Последнее пристанище
Шрифт:
Усилием воли Луи оттолкнул от себя ворох мыслей, в которых пока ничего не понимал, и сосредоточился на ее словах. Если отбросить видения, придававшие всему происходящему новый смысл, то вопрос Софи был прост и никакого подтекста не содержал.
— Полноте, мадам. Стоит ли спрашивать у молодого неженатого мужчины, где он мог провести ночь? Если в борделе, то это ударит по его репутации, а если в постели достойной дамы — то по ее, — еще не договорив, он направился к лестнице мимо нее, не желая смотреть Софи в глаза.
Софи проводила
— Можете не сомневаться, к политике мое отсутствие не имеет никакого отношения, и жандармы не нагрянут в ваш дом. По крайней мере, в ближайшие несколько дней.
Луи негромко расхохотался, силясь скрыть неловкость, но смех получился натянутым, и он поспешил скрыться в своих комнатах.
До вечера было еще далеко, и сидеть в спальне в такое время суток Луи не привык. Обстановка не помогала ему ни сосредоточиться на мыслях, ни отвлечься от них, так что, измерив комнату шагами двадцать шесть раз, Луи накинул на плечи камзол и стал спускаться в библиотеку — на обед он идти не хотел. Смотреть в глаза Софи было тяжело. Говорить же сейчас с Рафаэлем он бы попросту не смог.
Дождавшись времени, когда все, по его расчетам, должны были отправиться в столовую, Луи стал спускаться в библиотеку.
Едва он вошел туда, впрочем, как сразу же пожалел о своем решении: Эрик Лихтенштайн сидел за столом, и новый поток образов нахлынул на Луи.
Стол был дубовым, но Эрик, сидевший за ним, не изменился ничуть — разве что из коричневого его камзол стал темно-голубым.
Затем камзол сменил алый, расшитый золотом плащ — но Эрик со своим столом с резными готическими ножками оставался самим собой.
Наконец стол исчез, и теперь Эрик сидел на деревянном троне между двух резных столбов. Борода его стала длинней. Он поднял взгляд и некоторое время смотрел на Луи. Затем встал и, обогнув несуществующий стол, подошел к нему.
— Ты болен, Луи?
— Нет, отец.
Луи вздрогнул, поняв, что сказал, и рука Эрика, уже коснувшаяся его плеча, замерла.
— Что ты сказал? — переспросил он.
Луи качнул головой, отгоняя наваждение.
— Прошу прощения, господин граф. Я вспоминал дом. Честно говоря, я рассчитывал, что смогу побыть здесь один… Но мне, видимо, лучше уйти.
Губы Эрика дрогнули.
— Ты скучаешь по семье? — спросил он.
Странное чувство, что все это уже было, возможно, даже не один раз, нахлынуло на Луи. Он резко мотнул головой.
— Нет, господин граф. Не стоит волноваться, в моем положении мысли о прошлом неизбежны — но я не собираюсь в них тонуть.
— Луи… — Эрик замешкался. Взгляд его был слишком пристальным, и слова немного удивили Луи, — я хочу, чтобы ты знал: я рад был бы заменить тебе отца. И я всегда готов тебе помочь.
Он сделал паузу, то ли раздумывая о чем-то, то ли ожидая реакции.
И когда уже Луи готовился ответить формальное: "Благодарю" — и исчезнуть с его глаз, продолжил:
— Я думал о том разговоре, что между нами произошел. Несправедливо с моей стороны требовать, чтобы ты исправлял мои ошибки и отвечал за Рафаэля до конца дней. Хотя мне хотелось бы, чтобы и ты понял меня: мне осталось недолго, и я боюсь представить, что он может сделать, когда останется один. Я хотел бы изменить условия сделки, которую предложил тебе. Я дам тебе денег и ничего не потребую взамен, кроме одного: сделай так, чтобы он не умер в нищете. Просто наблюдай за ним… Издалека.
Луи молчал. Острый приступ жалости по отношению к человеку, который стоял перед ним, вдруг накрыл его. Казалось, граф Лихтенштайн постарел в один миг на добрый десяток лет.
— Вы любите его? — спросил Луи тихо.
— Он мой сын, — казалось, Лихтенштайна вопрос ничуть не удивил.
— Но вы же видите… что он за человек. Или нет?
— Он мой сын, — повторил Лихтенштайн, — чтобы он ни натворил.
— А если бы… — так же тихо продолжил Луи, — скажем, если бы он угрожал моей жизни. Вы все равно продолжали бы оправдывать его?
Лихтенштайн молчал.
— Если бы даже он меня убил?
Лихтенштайн дернулся и снова распрямил спину.
— Этого никогда не произойдет, — твердо сказал он. — До тех пор, пока вы, Луи, ведете себя разумно. Я знаю, что вы можете защитить и себя, и его. Что на вас сегодня нашло?
— Ничего, — Луи покачал головой и побрел прочь. Он и сам не знал, зачем задал последний вопрос. Конечно, сын был дороже Эрику, чем дальний родственник, которого пришлось приютить. Возможно, он просто хотел понять: так же ли Эрик безумен, как и он сам.
Промаявшись в доме до вечера, старательно избегая любых встреч, Луи все же наткнулся на Рафаэля, когда подошел к одному из своих окон — выходящему в сад. Рафаэль сидел внизу на веранде и курил, выпуская черный сигарный дым в сторону гор. Завидев кузена, он помахал рукой и хотел что-то спросить, но Луи поспешил отступить назад. Рафаэль ничего не пробудил в нем. Он был просто Рафаэль. Хотя Луи и знал уже, что он существует и там, в мире странных снов, который он недавно открыл для себя.
Луи никогда не потреблял опиума и даже с вином был достаточно сдержан, чтобы всегда контролировать себя достаточно хорошо. Тем труднее было уложить в голове тот прорыв реальности, который он обнаружил теперь.
Ночью он спал как убитый, но во сне видел скандинавские фьорды — и Рафаэля, лицо которого заросло длинной светлой бородой. Они играли в воде, и все окрестные мальчишки смотрели, как они на скорость преодолевают залив. По самой середине, когда остальные участники уже сильно отстали от них, Рафаэль рванулся вбок и, накрыв его затылок рукой, крепко притопил.