Последнее пророчество Эллады
Шрифт:
У Ареса подкосились колени, он грузно шлепнулся на землю, и серебро — уже не грозное, хищное, алчное, а трясущееся от страха — с мольбой выглянуло из его глаз, заговорило его губами:
— Хозяин… пожалуйста…
Аид при всем желании не мог сочувствовать этой твари.
— А что ты думал, залезешь в Ареса и будешь пожирать всех направо и налево? Ты думаешь, я не понял, что ты от меня так легко отцепился, потому что нацелился на племянника? Аид он, конечно, Безжалостный и Ужасный, но толку от него ноль, раз в жизни покормил мойрами и засунул в подвал? А Арес, он куда
— Не подумал… не подумал, — прозвенел-проскулил серп толстыми губами Неистового.
Он уже падал, выскальзывал из Аресовых глаз в самое чрево войны, проваливался в тот самый мир, откуда так просто вырвался. Там, в сердце всепожирающей чёрной дыры, в маленькой субреальности внутри Аресова желудка, его ожидало забвение.
Голодное, оно потирало лапы, собираясь пожрать Кронов серп и тем заполнить свою бесконечную воинственную пустоту. У серпа не было ни единого шанса выбраться. Он слишком поздно понял, что, оказавшись внутри Ареса, неизбежно окажется в чреве войны, которое было на десять процентов Аресовым желудком, и ещё на девяносто процентов — чем-то иным. Неистовый не владел и не управлял этим местом, он вообще как бы оставался снаружи, и серп провалился во чрево войны в одиночестве.
А без хозяина он был совершенно беспомощен.
— Тебе без меня не справиться, — проскулил серп в последний раз, соскальзывая в чрево войны.
— Я больше боюсь не справиться с ТОБОЙ, — ответил Аид исчезающему серебру.
Всепожирающая чёрная дыра вытягивала серебро из Аресовых глаз. Физическое воплощение серпа, зажатое в его пальцах, размягчалось и впитывалось в кожу.
Обнаженный волосатый живот с хлюпаньем раздулся, принимая в себя Уранову Погибель… и Арес с недоумением уставился на свои пальцы:
— А где серп?
— Вообще-то ты его сожрал, — злорадно сказал Владыка. — Не помнишь?..
— Я помню, как в мои руки хлынула невероятная мощь, — медленно заговорил Арес, — и какой-то голос в моей голове предложил всех убить. Он… пел, да, пел что-то про небытиё… я согласился… и все. Ой, мой живот….
Он хлопнул себя по раздувшемуся пузу, и оно вдруг сжалось до нормальных размеров, а из на мгновение раскрывшегося крестообразного разреза выплеснулся жидкий металл. Аид перехватил двузубец на случай, если лужа захочет собраться в серп, но нет. Уранова погибель окончательно и бесповоротно исчезла в чреве войны — которое, кажется, уже не могло поглощать что-то материальное. Даже адамантий кронового серпа.
Не дожидаясь, пока Арес очухается, Аид схватил его за доспех и подтащил к берегу Флегетона с решительным:
— А сейчас ты будешь жрать лаву!..
Неистовый, который ещё не совсем отошёл от потери серпа, не сопротивлялся, и Владыка, пожалуй, реализовал бы свой план насчёт лавы, если бы сзади его не окликнули:
— Не надо! Не надо, пожалуйста!..
Аид застыл, и Арес застыл вместе с ним — кончик его носа почти касался бурлящей лавы.
Это ощущалось как удар в спину — или даже похуже.
— Кто это сказал? — мгновенно остывшим до температуры замерзания воды в Стиксе голосом произнёс Владыка.
Он обернулся, продолжая держать висящего Ареса за ногу, и смерил пристальным взглядом набежавшую толпу.
Геката в драных одеждах, с решительным выражением всех трёх лиц.
В кои-то веки радостный — даже не просто радостный, ошеломлённо-счастливый Гермес в сандалиях с подпаленными крылышками.
Танат с подбитым глазом и Макария с неизменным энтузиазмом на лице.
Три живые амазонки, на безопасном расстоянии ожидающие дальнейшего развития событий, и примкнувшая к ним тень Медузы Горгоны.
Трепещущий куцыми крылышками Эрот в обнимку с Антеросом.
Почему-то потупившие взгляд Пофос и Гармония.
И упрямо вскинувший подбородок Фобос:
— Пощади его, умоляю! Пожалуйста!
Нет, таким голосом нельзя бы ни умолять, ни просить — только требовать своё. И Фобос требовал пощады для своего отца.
У Аида вдруг пересохло в горле: ужасно захотелось наколдовать себе чашу кумыса или даже чего покрепче.
— По какому праву?.. — начал он. — По какому….
По какому праву ты просишь пощадить своего отца меня — того, кто скинул собственного отца в Тартар, предварительно расчленив на куски? Потому, что твой отец проглотил тебя, как мой проглотил меня, но ты своего простил, а я — нет, и поэтому ты имеешь право просить? И это прощение в мгновение ока делает тебя героем, а меня чудовищем…
Так неужели ты смеешь надеяться, что чудовище удовлетворит твою просьбу?
— Я понимаю, что ты имеешь право покарать его так, как пожелаешь, я просто прошу назначить ему другую кару, — запинаясь, заговорил Фобос, — чтобы мы с Деймосом могли разделить ее…
Ладно, вместо того, чтобы рубить Крона на куски целиком, отрубим ему левую ногу, ну и ещё по руке отрубим себе, и скинем все это в Тартар, чтобы, так сказать, разделить с отцом кару.
— Владыка, прошу тебя!.. Он наш отец!..
Фобос, а за ним и Деймос, упали перед Аидом на колени. А Арес, который, кажется, очухался до того, чтобы хотя бы осознавать, что происходит, забормотал что-то вроде «не смейте».
Аиду стало хреново — настолько, что захотелось уже не кумыса выпить, а пару глотков из Леты, чтобы хотя бы ненадолго погрузиться в блаженное забытье.
Он искренне не понимал, почему до сих пор не разжал пальцы и не отправил Ареса в интересное плавание.
— Владыка…
— Да что ты их слушаешь?! — завопила Макария. — Они идиоты! Макай его в лаву!
Аид сухо рассмеялся и швырнул Ареса на берег:
— Я покараю тебя иначе. Позже. Сначала мы отправимся к тельхинам и они уберут эту чёрную дыру. А вас, — он перевёл взгляд на Фобоса и Деймоса, — и всех ваших братьев и сестёр, не знаю, сколько их есть, я не желаю видеть в Подземном мире.
— Не называй их моими братьями! — вскинулась Макария. — Они мне больше не братья! А Арес мне больше не отец, вот!
— Макария, ты просто не понимаешь, — начал Фобос тем самым нравоучительным тоном, которым старшие братья иногда разговаривают с маленькими неразумными сёстрами, а Деметра — с доброй половиной окружающих.