Последнее прощай
Шрифт:
Наконец она села, при этом одеяло сползло с ее лица, потянулась к коробочке салфеток на прикроватном столике и высморкалась – не самый скромный или женственный звук.
– Простите, – снова прошептала она, не вполне отдавая себе отчет, извиняется она только за хлюпающий нос или свои рыдания вообще.
– Вы не нашли Спенсера? – поинтересовался он.
Анна непонимающе нахмурилась:
– Что?
– Вы злились на него за то, что он вас оставил.
Теперь она вспомнила. Как она звонила в прошлый раз и лепетала всякую
– Я… я… Он не вернется. Теперь я это знаю.
На другом конце линии послышался легкий выдох – нет, это был не вздох, но все же признак участия.
– Вам без него лучше?
Уголок ее рта приподнялся в кривом подобии улыбки. Конечно, он был неправ, ведь Спенсер оставил ее не по своей воле, и все же ей понравилось, как этот человек построил свою фразу; он не заявлял, что ей было лучше, а интересовался ее мнением.
– Нет, – признала она, – мне совсем не лучше без него.
Снова выдох… или вздох… Что бы то ни было, он все понял.
– Так больно будет всегда? – спросила она.
– Вероятно.
Она чуть не рассмеялась. Боже, как приятно слышать в ответ не какие-нибудь банальности или народные мудрости.
– Он умер, – мягко сказала она, еще не до конца уверенная, готова ли она поделиться своей историей, пока не произнесла этих слов. – Ему было тридцать один, и он умер.
– И вы все равно звонили ему, – озадаченно констатировал он.
– Да. Глупо, не правда ли? Надеяться поговорить с тем, кто больше никогда не сможет выслушать, никогда не ответит.
В трубке безрадостно усмехнулись:
– Нет.
Анна закрыла глаза. По щекам снова хлынули слезы. Какое облегчение…
– Вы даже не представляете, как приятно иметь возможность все это высказать, все как есть, и знать, что тебя понимают.
– Тогда расскажите мне что-нибудь еще.
Она резко распахнула глаза:
– О, не думаю, что мне стоит… то есть, я уже и так отняла у вас столько времени. У вас наверняка есть другие заботы…
– Нет, – оборвал он ее, – не сейчас.
– Но зачем вам?..
– Потому что мне и самому хотелось бы иметь кого-то… – наступила пауза, слова давались непросто, – кого-то, кого я не знаю. Кого-то, кто не стал бы меня осуждать… Я не буду вас осуждать, Анна.
Нет, он бы не стал. Она и так это знала. Она знала это еще прежде, чем взяла в руки телефон, ведь верно?
И Анна заговорила. Она рассказала ему о том дне, когда умер Спенсер, и как потом все накрыла тьма. Она рассказала о том, как ужасно она провела этот день на пляже с семьей Спенсера. Он слушал. Он ничего не говорил, не комментировал, пока она не выпустила весь пар.
– Простите, – снова извинилась она, когда слова иссякли.
– Почему вы все время извиняетесь?
– Потому что… потому что нормальные люди так не делают, – ответила она.
– Может, им стоит попробовать.
– Потому что я вам надоедаю?
– Это не так.
Она наморщила нос:
– Не так?
– В противном случае я бы вам об этом сказал, а потом повесил трубку.
Анна тихонько рассмеялась. Она мало знала об этом человеке, но по его прямым, небессмысленным ответам было ясно, что он не лукавил, и ей почему-то это казалось забавным.
– Теперь вы знаете историю моей жизни, – рассуждала она вслух, – а я о вас не знаю ничего.
– Неправда.
Она снова улыбнулась:
– Не считая того, что вам не надоедают незнакомки, названивающие время от времени, чтобы поведать вам, как им живется. Это у вас профессиональное?
В трубке раздался выдох, в котором слышалась усмешка.
– Должен признать, что вы первая.
Ей отчего-то было приятно это узнать. Она вздохнула.
– Мне, вероятно, пора перестать занимать вашу телефонную линию. Вдруг вам не могут дозвониться, – воображение нарисовало ей друзей и даже жену, которые очень расстраиваются, слыша, как голос автоответчика извиняющимся тоном сообщает им, что этот абонент занят.
– Вряд ли, – резко ответил он, – это новый номер, я еще никому его не давал.
– Оу, – Анна заворочалась и потянулась, чтобы поправить подушки и откинуться на спинку кровати. – Но с нашего первого разговора прошло четыре месяца. Неужели я единственный человек, с которым вы разговаривали за это время?
– Вы единственный человек, с которым я разговаривал. Точка.
– Вы не разговариваете с человеческими существами? – выдала она, чувствуя, что это самое нелепое, что она могла ответить. Впрочем, взять телефон и набрать его номер в тот вечер тоже было достаточно нелепо, так что она хотя бы была последовательна.
Но тут до нее вдруг дошел смысл его слов: он почти четыре месяца не общался ни с одной другой живой душой. Это просто ненормально. Почему? Она так сосредоточилась на том, что ей было нужно от него, что даже на секунду не задумалась над тем, что только что ему рассказала – совершенно незнакомому человеку. А ведь он мог быть заключенным, сидеть где-нибудь в одиночной камере. Вполне подходящее объяснение скудным социальным контактам, не правда ли? Он мог быть опасен или страдать психическими расстройствами. Или вообще все вместе. А она просто так болтала с ним, рассказывая ему о себе все и вся.
Он издал звук, который мог быть похож на смех, если бы в нем не было столько тоски.
– Иногда я разговариваю с собакой. Приходится, иначе мои голосовые связки могут атрофироваться.
Атрофироваться. Хорошее слово, верно? Умное. У этого мужчины было образование, а значит, он, наверное, не был томящимся за решеткой психопатичным маньяком-убийцей с топором. И у него имелась собака. А это что-то да говорило о нем как о человеке, разве нет?
– Почему вы ни с кем не разговариваете?