Шрифт:
С чего всё началось…
Моим единственным и неповторимым Наставником на тернистом пути сочини-тельства был Владимир Азимович Кафаров, руководитель ЛИТО при ЦК ЛКСМ Азербайджана, поэт-переводчик, член Союза писателей СССР.
Профессионально занимаясь переводами поэтов Востока, мастер был просто обречён знать и чувствовать в тонкостях могучий инструмент языка. И, обладая в
Именно в ЛИТО Кафарова я уяснил для себя главное, прочувствовал разницу между Поэзией и тривиальным рифмо-сложением.
– В стихах должно быть что-то от лукавого, – часто повторял Наставник.
В 1983 году в издательстве «Гянджлик» вышел сборник «МОЛОДЫЕ ГОЛОСА», где были опубликованы и мои очень-очень неумелые и едва ли могущие претендовать на поэтичность вирши. Что увидел в этих
беспомощных строках Владимир Азимович, я ну никак себе представить не могу. И это был мой дебют… Весьма неудачный.
Кстати, об опубликованном. Перечитывая выпущенные за последние три десятка лет авторские сборники, я не раз пожалел, что так неразборчиво составлял книжки. Сколько шлака! Вот и приходится возвращаться, и не трястись над каждым сотворённым стишком… Как это у Маяковского насчёт «единого слова» и «тонн словесной руды»?
…………………..
Со стихотворений из бакинского цикла конца восьмидесятых, прицельно обстрелянных на пристрастном ЛИТО, я и начинаю «Последнее сказанье»
Сумгаит – Баку, 1985 – 1990
Берег
На моём пустынном берегу,
Где песок охапкой охры брошен,
И волна, споткнувшись на бегу,
Разлетелась тысячью горошин.
А у дальней отмели пестрит
Буйной пены крошево рябое,
И, дробясь, взрывается нефрит
Масляными сколами прибоя.
У скалы, умытой до бела,
Ходит зыбь, покачиваясь глыбой.
……….
Водорослей липкие тела
Пахнут свежевыловленной рыбой…
Старое фото
Года прогулялись по снимку,
Нещадно края пожелтив,
Стоим, молодые, в обнимку,
Беспечно смеясь в объектив.
И солнце, и море – задаром,,
И – всем без разбора – тепло
По-южному ранним загаром,
Смугля и румяня, сошло.
И розово виделись дали,
И гулко стучало в груди,
Не ждали мы и не гадали,
Как мало у нас впереди.
Ни Саша, живой ещё Саша,
Ни Борька, повисший на мне,
Какая кровавая каша
Подходит, ворча на огне…
Апшерон
Я был тобой по воле божьей
И одарён, и разорён,
Увы, уже не мой, но всё же —
Мой, своенравный Апшерон.
Ты приносил мгновенья счастья
Любить свободно и легко,
Когда стихами причащаться
Мне доставалось от богов.
Когда под грустный смех Хазара
Я пил, хмелея, норд шальной,
И слушал: трепетной струной
Слетал далёкий голос тара.
И кровь мои стесняла вены,
И билась, растам в унисон,
И были необыкновенны
Часы, похожие на сон.
Но, верно, не сложилось что-то,
Ты гонишь, болью одержим,
Я, обветшавшая банкнота,
Стал и ненужным, и чужим.
Ты гонишь… Что ж, судьбе послушен,
Ступая точно по ножу,
Тобой отвергнутую душу,
В ладонях скомкав, уношу…
Прощание
Норд в одышке. Осип на бегу,
Месяц в облако прячет прищурку…
Я сегодня ночую у Шурки,
Навсегда покидая Баку.
Всё, как надо: вино, закусон,
За столом – задушевные речи,
Вечер и быстротечен, и вечен,
И прозрачен, как утренний сон.
И уже – нараспашку душа…
Тост за горы. Привычное дело.
За окном простучит оголтело
Электричка, куда-то спеша.
Это нужно ещё превозмочь:
Конец ознакомительного фрагмента.