Последнее слово техники
Шрифт:
— Послушай, Сма, — сказал он, поднявшись из кресла. Он сгрёб в охапку бокал пива и прошёлся по комнате, то и дело выглядывая из окон. — Никто из нас ничего Культуре не должен. Ты это знаешь. Долги, обязанности, ответственность, всё такое… об этом должны заботиться такие люди, как они, а не такие, как я. — Он повернулся ко мне. — Не такие, как мы. Ты делаешь то, что хочешь. Корабль делает то, что хочет. Я делаю, что хочу. Всё в порядке. Просто дай всем делать то, что они сами хотят, ладно? — Он оглянулся в маленький дворик и допил пиво.
— Ты хочешь быть одним из них, но не хочешь подчиняться тем же обязательствам, что они.
— Я не сказал, что хочу стать одним из них. Чтобы… чтобы сделать то, на что я решился, я должен был пожелать
— А что, если Контакт решит устроить нам сюрприз и заявится сюда?
— Я в этом сомневаюсь.
— Я тоже. Именно поэтому я думаю, что это может случиться.
— А я так не думаю. Хотя это не помешало бы нам, а вовсе не другой стороне. — Линтер обернулся и взглянул на меня. Но в то мгновение я совсем не готова была пререкаться.
— Однако, — продолжил он после паузы, — Культура обойдётся без меня. — Он внимательно изучал донышко своего бокала. — Должна обойтись.
Я помолчала минуту, пока телевизор сам собой переключался с канала на канал.
— Ты вообщё о чём? — спросила я решительно. — Ты можешь без всего этого?..
— Легко, — засмеялся Линтер. — Послушай, ты что, думаешь, что я не мог бы…
— Нет. Это ты послушай меня. Как долго, по твоему мнению, это место пробудет в своём теперешнем состоянии? Десятилетие? Два? Разве ты не можешь прикинуть, как разительно здесь всё переменится… ну, скажем, в следующем веке? Мы так привыкли, что вокруг всё неизменно, что общество и технологии — ну, по крайней мере, технологии, доступные по первому же требованию — за всю нашу жизнь меняются лишь незначительно… Я не знаю, кто из нас сумел бы тут долго выдержать. Я даже думаю, что на тебе это скажется в куда большей мере, чем на местных. Они привыкли меняться. Они привыкли, что перемены происходят быстро. Хорошо, пусть даже тебе нравится их нынешний образ жизни, но что случится в будущем? А что, если 2077-й будет отличаться от теперешнего года, как тот — от 1877-го? Это вполне может быть закатом Золотого Века, преддверием мировой войны… или нет? Как ты думаешь, велика ли вероятность, что status quo — нынешнее превосходство Запада над странами третьего мира — сохранится? Я тебе обещаю: подожди до конца века — и ты ощутишь страшное одиночество, ужас и изумление, почему они покинули тебя. Ты будешь терзаться самой жестокой ностальгией по нынешней эпохе, ведь ты будешь помнить их куда лучше, чем любой из них, а вспомнить что-то предшествующее ей — не сможешь.
Он стоял и смотрел на меня. По телевизору показали (чёрно-белый) балет, потом какое-то интервью с участием двоих белых мужчин, отчего-то показавшихся мне американцами (и странную, типично американскую картину), потом викторину, потом шоу кукол (изображение вновь стало монохромным). На куклах были стринги. Линтер опустил бокал на каменную подставку и, подойдя к аудиосистеме, стал возиться с проигрывателем. Я задумалась, какие ещё достижения жителей этой планеты всё-таки прошли мимо меня незамеченными.
Какое-то время картинка на экране оставалась неизменной. Передача показалась мне знакомой. Даже больше того, я была вполне уверена, что уже видела её. Это была пьеса, написанная уже в этом веке… американским писателем, но я… (Линтер сел на своё место, и зазвучала музыка — Четыре времени года).
Да. Послы Генри Джеймса [25] . Телепостановка, которую я видела на канале ВВС в Лондоне… или, может быть, в записи на борту корабля. Я не могла сказать точно. Я помнила только сюжет — в общих чертах — и сеттинг; но оба они казались столь подходящими к нашей с Линтером маленькой беседе, что я вдруг усомнилась — не следит ли за нами эта тварь наверху? Вполне
25
Генри Джеймс (1843–1916) — английский писатель американского происхождения. Считается одной из самых заметных фигур реалистической литературы XIX — начала XX вв. Описывал столкновение непосредственных и наивных представителей американской культуры с утончёнными, склонными к аморальному интриганству европейцами. Был замкнутым и нелюдимым человеком. Внедрил в англоязычную литературу техники «недостоверного рассказчика» и «потока сознания». Его поздний роман «Послы» (1903) рассказывает о поездке американца Ламберта Стрезера в Париж, где тот пытается вернуть в семейный бизнес (какой именно, для читателя остаётся загадкой) незаконнорожденного сына своей невестки, но сам переживает тяжёлый душевный кризис. Телепостановка по мотивам книги действительно состоялась в 1977 г.
Пока я думала об этом, пьеса сменилась рекламой дезодорантов.
— Я уже говорил тебе, — тихо сказал Линтер, прерывая мои размышления, — что я реалистично оцениваю свои шансы. Ты что, считаешь, что я не думал об этом раньше — много раз? Это не внезапное решение, Сма. Я ощутил его в себе в самый первый день по прибытии, но я подождал несколько месяцев, никому ничего не говоря, чтобы обрести уверенность. Это место я искал всю свою жизнь. Я получил здесь всё, о чём всегда мечтал. Я всегда знал, что узнаю это место, когда найду его. И я нашёл. — Он покачал головой. Мне показалось, что ему стало грустно. — Я остаюсь, Сма.
Я заткнулась.
Мне казалось, что вопреки всему тому, что он только что сказал, он на самом деле не задумывался, как может перемениться лик планеты за время его жизни — а дни его, вероятно, всё же будут долги. Но я не хотела слишком быстро и жёстко давить на него.
Я приказала себе расслабиться и пожала плечами.
— Как бы там ни было, мы не можем предсказать, что собирается делать корабль и каковы будут их решения.
Он кивнул, взял салфетку с подставки и скомкал её в ладони. По комнате, точно пронизанная солнечными бликами вода, струилась музыка. Точки превращаются в линии, те сплетаются в прихотливом танце.
— Я знаю, — сказал он, всё ещё глядя сквозь толстое стекло, — что это покажется безумным… но я… но мне просто нужно быть в этом месте.
Он вроде бы впервые посмотрел на меня без сердитого вызова или деланного хладнокровия.
— Я понимаю, что ты имеешь в виду, — сказала я, — но я не могу принять это в точности так, как ты… может, я просто более недоверчива по природе, чем ты… И хотя тебе, кажется, куда больше интересны все вокруг, чем ты сам… ты воображаешь, будто они не способны достичь принципиально иного уровня понимания проблемы, нежели ты. — Я вздохнула, подавив смешок. — Я имею в виду, что ты надеешься… изменить своё собственное сознание.
Линтер помолчал какое-то время, продолжая всматриваться в глубины цветного стекла.
— Может, мне это удастся, — он пожал плечами. — Может быть.
Он задумчиво посмотрел на меня и вдруг закашлялся.
— Корабль говорил тебе, что я побывал в Индии?
— В Индии? Нет. Не сказал.
— Я там провёл несколько недель. Я не докладывал Капризному о своих перемещениях, но он, конечно, всё знает.
— Зачем? Почему тебе захотелось туда съездить?
— Мне хотелось увидеть это место, — сказал Линтер, рывком подавшись вперёд и продолжая комкать салфетку. Потом он положил её на подставку и стиснул ладони. — Это было… так красиво. Так красиво. Если у меня и оставались какие-то сомнения, то они растаяли там.