Последние бои Вооруженных Сил юга России
Шрифт:
– Я никогда в жизни не слышал такого грохота, как в этой катастрофе, – продолжал начальник разведки. – И я знаю только одно: от всего состава осталось лишь месиво из разбитых вагонов и бывших в них людей.
Теперь и нам стало ясно, что значили звуки короткой пулеметной очереди, а затем громоподобные раскаты, пронесшиеся по горам. После получения всех этих сведений немедленно было принято решение отправить усиленный отряд с пулеметами прямо через туннель на станцию Ходыженская с целью выяснить обстановку.
В составе отряда, посланного в направлении ст. Ходыженская для выяснения обстановки по ту сторону туннеля, был и я. Легкий пулемет «льюис» нес мой второй номер-пулеметчик, я же шел с браунингом
Мы быстро прошли туннель с заваленным вагоном и, выйдя из него, сразу же оказались на станции. Никого там не было. Тут мы увидели разбитую бронепоездную площадку, врезавшуюся в упор тупикового запасного пути, и классный вагон, своими передними колесами соскочивший с рельс. С пистолетами наготове мы поднялись в вагон, но он оказался пустым. Заходили в купе, где всюду были разбросаны вещи, бумаги и видны следы крови. По-видимому, здесь были раненные при столкновении, но все же успевшие бежать. В этом вагоне находилось, конечно, начальство всего эшелона.
Идя далее вдоль пути, мимо сошедшего с рельс паровоза, мы увидели одну из самых кошмарных сцен, которую мне пришлось вообще видеть во время Гражданской войны. Трудно описать все это. Разбитые товарные вагоны были набиты людьми, по принципу «сорок человек или восемь лошадей». Но лошадей не было, а были лишь люди – убитые, раненые, искалеченные, раздавленные… Отовсюду слышались стоны, крики о помощи. Никогда не забуду молодого солдата, сквозь плечо которого прошел кусок дерева от вагона, а кисть одной руки, оторванная в запястье, болталась на окровавленных сухожилиях. Он стонал, плакал, кричал от боли, прося его пристрелить и этим избавить от мучений…
Стоны и вопли неслись отовсюду. Смотреть с насыпи вниз было просто страшно: на насыпи, на шоссе и даже в речке лежали вагоны с убитыми или еще полуживыми людьми. Наши офицеры, оценив обстановку, потребовали от железнодорожников немедленно подобрать раненых, убитых сносить прямо в пакгауз. Мы оставили им все имевшиеся у нас перевязочные средства.
Перед нами же стояла теперь задача: воспользоваться этим поражением «красно-зеленых» и постараться как можно скорее прорваться через три туннеля, чтобы выйти в Туапсе. Весь день прошел в расчистке и починке пути. К вечеру колонна наших бронепоездов и следующих за ними составов смогла двинуться дальше.
Наутро, двигаясь довольно медленно, мы наконец достигли первого из трех туннелей перевала Гойтх-Индюк. Перед туннелем, очень длинным, но прямым, как стрела, была станция Гойтх. Как только мы остановились у станции, некоторым из нас, в том числе и мне, было разрешено войти в стоявшие на горе домики и раздобыть продукты, главным образом хлеба, сала и яиц.
Вошли мы в небольшой домик, который, как оказалось, занимала семья начальника станции. Какие-то милые хозяйки-казачки немедленно принесли нам продукты и даже крынку молока. У нас не было с собой мешков, а потому яйца и прочее пришлось положить в фуражки. Только мы собирались попить молока, как сверху, с горного перевала, раздались выстрелы, сперва одиночные ружейные, а затем застрочил пулемет. Мы быстро сбежали к бронепоездам. И тут выяснилось одно неприятное обстоятельство. Дело в том, что сразу же после станции начинался подъезд к туннелю, гора над которым была занята противником. Для того чтобы пройти туннель, нам прежде всего надо было сбить противника с гребня горы. Для этой цели пешие казачьи подразделения, выгрузившись с поездов, полезли на гору. Но все преимущества были у противника: с гребня они беспощадно били по казакам, которыми командовал ротмистр Грауаг (странная фамилия, а потому мне она и запомнилась).
Цепи казаков несли потери и сбить противники не могли. Связные от них просили поддержки с бронепоездов. Ввиду того что наш «Генерал Дроздовский» стоял головным, то эта задача выпала на нас. Но тут возникло непредвиденное препятствие: перед входом в туннель железнодорожный путь делал крутой поворот, а вход начинался узким, облицованным камнем коридором, из которого уже не было видно самого гребня.
Наш бронепоезд подошел к туннелю, и тут всем стало ясно, что помощь нашим цепям оказать мы не в состоянии, так как вести огонь под этим углом из орудий не было никакой возможности. Тогда командир бронепоезда приказал нам, пулеметчикам, немедленно открыть огонь по противнику. Но тут мы поняли, что и пулеметы в башнях нельзя было поднять так, чтобы вести огонь по горе.
Между тем просьбы о помощи от наступавших были все настойчивее, ибо красные, видя замешательство у нас с бронепоездом, перешли в контратаку, спустились с гребня на эту сторону горы и стали теснить наши цепи, открыв огонь и по бронепоездам. Особого вреда они, конечно, нам не причиняли, пули стучали по броне, но команде первого орудия на открытой площадке пришлось срочно укрыться, так как сверху все было видно как на ладони. Так наши грозные бронепоезда в этом бою оказались совершенно беспомощными. Надо было принимать какое-то решение, ибо грозила опасность, что красные совсем сбросят с горы казаков.
На нашу бронеплощадку взошел командир бронепоезда и взволнованно обратился к нам:
– Ввиду того что из башенных пулеметов вести огонь невозможно, а помочь нашим крайне необходимо, вызываю добровольцев пулеметчиков, которые должны будут подняться на крышу площадки с ручными пулеметами и, прикрываясь от огня противника за пулеметными башнями, открыть по нему огонь.
Четверо нас вызвались выполнить это задание. Первым пошел мой друг (фамилии сейчас не вспомню). Было решено, что сначала, после выхода с площадки, мы забросим на крышу пулеметные барабаны с патронами, а затем сам пулеметчик быстро взберется туда, подхватит поданный ему снизу пулемет и укроется за пулеметной башней, ожидая удобного момента, чтобы открыть по красным огонь. Но тут произошло неожиданное затруднение. Как только мой приятель начал подниматься на крышу площадки, красные перенесли свой огонь на бронепоезд. Пули били по броне как град, и мой друг, не успев взобраться на крышу, был ранен в плечо и упал бы на насыпь, если бы мы не поддержали его. Мы внесли его в площадку. К счастью, рана была несерьезная.
Теперь наступила моя очередь лезть наверх. Думаю, что и без слов понятно, что я в тот момент переживал. Я отдавал себе отчет в том, что для того, чтобы успеть укрыться за башней, мне необходимо как можно скорее взобраться на крышу. Для этой цели я попросил моего пулеметчика – второй номер, чтобы пулемет и патроны на крышу забросил он, дабы мне не задерживаться на башенной лесенке. Когда все это было уже на крыше, я быстро поднялся и сразу же забежал за укрытие. Меня, очевидно, заметили, так как по башне забарабанили неприятельские пули. Времени терять было нельзя. Мне удалось подтащить к себе пулемет и патроны. Выждав, наконец, удобную минуту, я положил ствол на обрез башни и открыл огонь.
Как известно, определить расстояние для стрельбы под большим углом очень трудно, а мне нужно было поставить правильно целик на пулемете. В этом мне неожиданно помогла… корова! Испуганное животное металось по склону горы, недалеко от гребня, где были красные. Я дал по ней одну или две очереди, поставил целик и новой очередью сразил животное. Теперь я уже уверенно вел огонь по спускавшимся с гребня красным цепям и заставил их вернуться обратно к гребню. Тогда казаки снова перешли в наступление, а я продолжал вести огонь подбрасываемыми мне снизу патронами. Вскоре наши достигли гребня, а красные перекатились через перевал. Я прекратил огонь. Теперь мы могли спокойно войти в туннель, без опасения, что нас могут отрезать, взорвав путь позади бронепоезда.