Последние дни Атлантиды
Шрифт:
— Микар не может ошибаться, он посвящен в великие тайны мироздания, многое невидимое ему подвластно. Нет, Микар не может ошибаться. Его уста изрекают одну лишь истину, ибо разум его устремлен в непознаваемые для простого смертного дали.
— Что же хочет Микар от избранных? Какими поручениями он намерен их наделить?
— Я уже сказал: сохранить от гибели древние манускрипты, в которых сокрыты истины мироздания, высоких наук и прекрасных искусств. Избранные должны передать великие знания Атлантиды другим народам.
— Чтобы передать знания, их нужно постигнуть. Я не способен выполнить эту миссию, ведь я не посвящен в эти знания. Как же я могу их кому-то передать?
— Я знал, что ты об этом будешь вести речь. Прежде чем отправиться в опасные путешествия, каждый из избранных пройдет особенное обучение в храме Верховного жреца, там вы приобщитесь к таинствам, знаниям и искусствам, чтобы потом, пристав к чужим далеким берегам отдать их людям, научить их строить прекрасные храмы, дворцы, ваять скульптуры, плавить металлы.
— Учитель, скажи, а что же станет с Атлантидой, с теми, кто останется?
Учитель в раздумье опустил глаза. Он не знал, какими словами ему описать предрекаемое Микаром страшное бедствие, да и надо ли ему об этом говорить. Но разве может он ограничиться недомолвками с тем, кому в сей миг жизненно необходимы ясность и понимание? И учитель, собравшись с духом, приступил к непростому повествованию страшных предсказаний Микара, которыми тот, дабы не сеять паники, поделился лишь с избранными. Глядя честно и прямо в пытливые глаза Тода, учитель рассказал ему обо всем, что было ведомо самому.
Тод спокойно слушал рассказ учителя, как если бы речь шла о каких-то обыденных вещах или о предметах, равно интересовавших их обоих и занимавших немало их бесед: архитектуре, философии, геометрии. Тод, полностью еще не отстранившийся от личных бедствий, не совсем ясно осознавал все слышимое им. Ему казалось, что учитель говорит о преданиях старины, но не о будущем их великого государства. До конца осознать предсказание Микара он не мог.
— Когда это должно произойти? — спросил Тод.
— Сие мне неведомо. Думаю, что и Микар не знает дат. Известно лишь, что в недалеком будущем.
— Почему же только избранным разрешено спастись?
— Это непростой вопрос. Насколько сие мне ведомо, все не могут быть спасены, ведь даже в Атлантиде нет стольких мореходных парусников, чтобы переправить чрез воды большинство жителей. Микар решил не оглашать предсказание о бедствии, дабы не сеять паники среди народа. И потому спасутся только избранные, чистые душой и помыслами, склонные к знаниям, не погрязшие в суетности люди. Но и таковых, я думаю, наберется немало.
— Значит, парусники тайно отправятся к другим землям, — задумчиво произнес Тод. — Те, кто удостоится высокой миссии, спасутся, остальные же, те кто будут признаны порочными, погибнут. Нет, я не могу согласиться на постыдное бегство, я останусь здесь и разделю с моей Атлантидой ее страшную участь.
— Разделить с Атлантидой сию участь будет кому, а вот для выполнения миссии подойдет не всякий.
— Кто же разделит участь, кроме самого народа, погрязшего, как ты сказал, в суетности и грехах? Наверное, все, кто владеет этой тайной, в том числе и Верховный жрец, отправятся к далеким берегам?
— Вижу, в своем горе ты ожесточился, но это, вероятно, даже и к лучшему, там в далеких странствиях тебе поможет это сердечное ожесточение, сломить тебя судьбе будет непросто. Что же касается Микара, то ты к нему несправедлив, и сам Верховный жрец, и жрецы всех островов, и посвященные в высокие знания учителя, и царь Хронос, никто не покинет Атлантиды. Все мы останемся с нею до конца.
— И даже ты, учитель, остаешься? Но если даже ты, обладающий огромными познаниями, остаешься, то почему я, недостойный и ничтожной доли твоих великих знаний, почему я должен отправляться с миссией? Какое я имею право?
— Ты имеешь право! Ты молод, силен, и главное, чист душой, кому, как не подобным тебе, поручить это непростое дело. Я верю, такие, как ты не дадут знаниям Атлантиды кануть в вечности, такие, как ты, бережно сохранят память о великой Атлантиде, поведают о ней ныне живущим земным людям, а те, в свою очередь, расскажут о ней своим потомкам. Пройдет множество сот и даже тысяч лет с той поры, как наша ныне цветущая земля, ее величественные храмы и дворцы погрузятся в воды морские и станут пребывать в вечном сне на самом дне пучины, но память о ней не исчезнет, она будет жить в сердцах людей призрачным отголоском этих великих и трагических событий. Я знаю, и тысячелетиям не стереть памяти об Атлантиде, она, как далекая и прекрасная мечта, беспрестанно будет манить к себе многих будущих людей, в чьем сердце мельчайшей искрою однажды зажглась ее звезда. Люди упорно и безуспешно станут искать погибший и затерянный континент, ныне еще живой, процветающий великими знаниями и прекрасными искусствами. Вокруг великого и прекрасного имени — Атлантида — будут бушевать споры ученых мужей, сколько бы ни прошло лет, пропавшей Атлантиде они будут посвящать свои сочинения и научные трактаты, ее они будут искать. Но тщетно, никто и никогда не найдет Атлантиды, пока она сама однажды не поднимется из бездны к солнечному и прекрасному небу, пока она сама не явит миру, как немое и неоспоримое доказательство своего существования, свои молчаливые, почти разрушенные водой дворцы и храмы. Каждый из нас должен быть горд тем, что ходил по этой земле, великой земле Атлантиды, и каждый из нас должен отдать все свои силы и, если надо, то даже и жизнь, чтобы сохранить ее достижения, ее память.
Тод, как зачарованный, широко раскрыв глаза и затаив дыхание, слушал проникновенную речь учителя. По своему обыкновению, увлеченный сутью беседы, учитель не мог усидеть в своем кресле, он встал и, взволнованно жестикулируя, зашагал вдоль и поперек просторной, наполненной солнечным светом мастерской. Его силуэт, облаченный в темную тогу, вырисовывался отчетливо и ярко на фоне огромного мозаичного окна, чрез которое на его седые волосы проливалось ослепляющее многоцветье. Тод внимал учителю, ощущая невыразимое душевное смятение, в его душе метался ураган чувств, самым сильным из которых, пожалуй, было сожаление, сожаление о безвозвратно ушедших днях и событиях, сожаление о безвозвратно уходящих мгновениях, счет которым скоро будет закончен. И вместе с ним, потеряв реальность и осязаемость, в черную бездну призрачной памяти канут дорогие ему лица, да и сама жизнь его, связанная с ними.
А в глубине мастерской, за спиной учителя, все еще вымерявшего шагами окружающее пространство, как будто в немой печали, застыли оставленные учениками холсты с проектами будущих сооружений Аталлы.
Глава 17
Микар поздним вечером вновь вошел в большую библиотеку Верховного храма Атлантиды. Сумрачное помещение с множеством потемневших от времени дубовых шкафов встретило его опустошенностью. Там, где раньше хранились старинные свитки, манускрипты и книги, таящие мудрость великих наук и искусств, теперь остались голые стеллажи со следами вековой пыли.
Ранее никто не смел тревожить сие хранилище с праздным любопытством или с корыстным желанием выведать здесь тайну, способную принести любому смертному процветание, материальное благополучие, равно как и власть над людьми. Читать сии древние книги, в коих была отражена мудрость самих Сынов Небес, живших некогда на этой прекрасной и цветущей земле, дозволено было лишь немногих избранным, тем, кто мог направить знания только во благо людей. Сам Верховный жрец ревностно следил за всеми посещениями библиотеки, только он один, достопочтимый и беспристрастный Микар, мог позволить кому-то из страждущих переступить порог этого святого места.