Последние дни царской семьи
Шрифт:
Дубенский записывал в Ставке: «Тихая жизнь началась здесь. Всё будет по-старому. От Него (от царя) ничего не будет. Могут быть только случайные, внешние причины, кои заставят что-либо измениться… В Петрограде были голодные беспорядки, рабочие Патронного завода вышли на Литейный и двинулись к Невскому, но были разогнаны казаками».
Далее записано, что получены сведения о том, что Алексей, Ольга и Татьяна болели корью и что царя беспокоит доставка продовольствия на фронт: «в некоторых местах продовольствия получено на три дня. К тому же получились заносы у Казатина и продвинуть поезда сейчас невозможно».
В Царском Селе заболели корью царские дети и Вырубова. Тем не менее императрица принимала во дворце послов и посланников.
В субботу, 25 февраля, Хабалов объявил, что если со вторника, 28 февраля, рабочие не приступят к работам, то все новобранцы досрочных призывов 1917, 1918-го и 1919 годов,
Был убит пристав, ранены полицмейстер и несколько других полицейских чинов. В жандармов бросали ручные гранаты, петарды и бутылки. Войска проявляли пассивность, а иногда и нетерпимость в отношении действий полиции. Бастовало до 240 000 рабочих. В высших учебных заведениях были сходки и забастовки.
В девятом часу вечера у часовни Гостиного Двора стреляли из револьвера в кавалерийский отряд, который спешился и открыл огонь по толпе, причём оказались убитые и раненые. В этот день военный министр всё ещё рекомендовал Хабалову избегать, где можно, открытия огня, говоря: «Ужасное впечатление произведёт на наших союзников, когда разойдётся толпа и на Невском будут трупы».
Хабалов и Павленков провели весь день в квартире градоначальника. В 4 часа 40 минут Хабалов послал в Ставку Наштаверху секретную шифрованную телеграмму (№ 2813-486): «Доношу, что 23 и 24 февраля вследствие недостатка хлеба на многих заводах возникла забастовка. 24 февраля бастовало около 200 тысяч рабочих, которые насильственно снимали работавших. Движение трамвая рабочими было прекращено. В середине дня 23 и 24 февраля часть рабочих прорвалась к Невскому, откуда была разогнана. Насильственные действия выразились разбитием стёкол в нескольких лавках и трамваях. Оружие войсками не употреблялось, четыре чина полиции получили неопасные поранения. Сегодня 25 февраля попытки рабочих проникнуть на Невский успешно парализуются, прорвавшаяся часть разгоняется казаками, утром полицмейстеру выборгского района сломали руку и нанесли в голову рану тупым орудием. Около трёх часов дня на Знаменской площади убит при рассеянии толпы пристав Крылов. Толпа рассеяна. В подавлении беспорядков, кроме петроградского гарнизона, принимают участие пять эскадронов 9-го запасного кавалерийского полка из Красного Села, сотня лейб-гвардии сводно-казачьего полка из Павловска и вызвано в Петроград пять эскадронов гвардейского запасного кавалерийского полка. Хабалов». Протопопов со своей стороны телеграфировал Воейкову. «Внезапно распространившиеся в Петрограде слухи о предстоящем якобы ограничении суточного отпуска выпекаемого хлеба взрослым по фунту, малолетним половинном размере вызвали усиленную закупку публикой хлеба, очевидно, в запас, почему части населения хлеба не хватило. На этой почве двадцать третьего февраля вспыхнула в столице забастовка, сопровождающаяся уличными беспорядками. Первый день бастовало около 90 тысяч рабочих, второй – до 160 тысяч, сегодня около 200 тысяч. Уличные беспорядки выражаются в демонстративных шествиях частью с красными флагами, разгроме в некоторых пунктах лавок, частичным прекращением забастовщиками трамвайного движения, столкновениях с полицией. 23 февраля ранены 2 помощника пристава, сегодня утром на Выборгской стороне толпой снят с лошади и избит полицмейстер полковник Шалфеев, ввиду чего полицией произведено несколько выстрелов в направлении толпы, откуда последовали ответные выстрелы. Сегодня днём более серьёзные беспорядки происходили около памятника Императору Александру III, на Знаменской площади, где убит пристав Крылов. Движение носит неорганизованный стихийный характер, наряду с эксцессами противоправительственного свойства буйствующие местами приветствуют войска. Прекращению дальнейших беспорядков принимаются энергичные меры военным начальством. Москве спокойно. М. В. Д. Протопопов».
Около 9 часов вечера Хабалов получил напечатанную на юзе [2] и переданную по прямому проводу в Генеральный штаб телеграмму: «Повелеваю завтра же прекратить в столице беспорядки, недопустимые в тяжёлое время войны с Германией и Австрией. Николай».
Часов в 10 собрались начальники участков, командиры запасных частей, которым Хабалов прочёл телеграмму и сказал, что должно быть применено последнее средство: если толпа агрессивна, действовать по уставу, т. е. открывать огонь после троекратного сигнала; в остальных случаях – продолжать действовать кавалерией.
2
Здесь: буквопечатающий телеграфный аппарат; телеграф (устар.).
Хабалова царская телеграмма «хватила
Весь день происходили заседания думских фракций, комиссий, бюро блока, центрального бюро Военно-промышленного комитета.
Вечернее заседание Городской Думы, где рассматривался вопрос о введении хлебных карточек, по докладу охранного отделения, «вскоре приняло характер памятных по 1905 году революционных митингов». На собрании говорили сенатор Иванов, члены Государственной Думы Шингарёв и Керенский, представители рабочих; ждали Родзянко, но он не мог приехать, будучи занят в Государственной Думе, где разбирался законопроект о расширении прав городских самоуправлений в области продовольствия.
В ночь на 26 февраля «было арестовано около 100 членов революционных организаций, в том числе 5 членов Петроградского Комитета Российской социал-демократической партии». На собрании в помещении Центрального Военно-промышленного комитета «были арестованы два члена рабочей группы, избегнувшие задержания во время ликвидации в минувшем январе месяце этой преступной группы».
Родзянко был у Голицына и просил его выйти в отставку. Голицын в ответ указал папку на столе, в которой лежал указ о роспуске Думы, и просил устроить совещание лидеров фракций, чтобы столковаться.
В 12 часов ночи началось совещание министров в квартире Голицына. Речь шла о том, что в понедельник в Государственной Думе предполагается ряд выступлений, которые могут заставить правительство закрыть Думу. Риттих говорил о том, что Кабинет не может поладить с Думой, потому что Дума не хочет ладить с ним. Покровский говорил, что с Думой работать нужно и её требования должны быть приняты. Оба министра, а также Кригер-Войновский в разных выражениях говорили о том, что Кабинету придётся уйти. Все, кроме Протопопова, Добровольского и Раева, были против роспуска Думы. Протопопов рассказывал об уличных событиях и находил, что беспорядки следует прекратить вооружённой силой. Приглашённый на совещание Хабалов доложил о событиях дня, о принятых им мерах, о плане охраны города и о полученной им от царя телеграмме. Беляев, Добровольский и Риттих высказались, что беспорядкам должна быть противопоставлена сила. Тут же по телефону из Городской Думы узнали, что отдано распоряжение об аресте рабочей группы, причём все удивились, почему Протопопов в такую минуту не справился с мнением Совета Министров. Вызванные Васильев и Глобачёв объяснили, что полиция застала публичное собрание человек в 50, задержала всех для выяснения личности и арестовала только двух, уже привлечённых к следствию по 102-й статье.
В этом совещании уже поднимался вопрос о введении осадного положения. Хабалов протестовал на том основании, что, по последнему положению, командующий войсками округа пользовался правами командующего армией, равными правам командира осаждённой крепости. Некоторые из министров настаивали на введении осадного положения, потому что, с объявлением его, прекращаются все собрания, в том числе и заседания Государственной Думы, и даже её комиссий. Покровский возражал, что это – вопрос спорный.
Решено было просить председателя и членов Думы употребить свой престиж для успокоения толпы, решено, что Родзянко поедет к Голицыну, а Покровский и Риттих войдут в переговоры с некоторыми лидерами партий (называли Милюкова и Савича).
Голицын указал, что в стремлениях на пути к соглашению не следует забывать того, что некоторые министры должны будут собой пожертвовать; он намекал на Протопопова. Хабалов произвёл на Голицына впечатление «очень не энергичного и мало сведущего тяжелодума», а доклад его показался Голицыну «сумбуром». В этот вечер он просил у Хабалова охраны и впоследствии жаловался на то, что не видел её, хотя Хабалов послал роту, которая «закупорила Моховую».
Министры разошлись в 4 часа ночи, решив опять сойтись в воскресенье в 8 1/2 часов. Журналов совещаний в эти дни не велось, хотя на всех совещаниях присутствовал Ладыженский.
Жизнь Ставки текла по-прежнему однообразно: в 9 1/2 часов царь выходил в штаб, до 12 1/2 проводил время с Алексеевым, после этого час продолжался завтрак, потом была прогулка на моторах, в 5 часов пили чай и приходила петербургская почта, которой царь занимался до обеда в 7 1/2 часов.
Вероятно, в этот день между 5 и 7 часами ввиду тревожных слухов от приезжающих из Петербурга («Астория» занята» и т. д.) к царю «прибегал» Алексеев. Кроме того, царь получил две телеграммы от Александры Фёдоровны. В одной говорилось, что в «городе пока спокойно», а в вечерней уже, что «совсем нехорошо в городе».