Последние дни Гитлера. Тайна гибели вождя Третьего рейха. 1945
Шрифт:
Следующий день группа провела частью на Хафеле – на яхте, частью на острове Пфауэнинзель. На рассвете 3 мая они двинулись дальше и, высадившись на пляже Ванзее, направились к Потсдаму и Бранденбургу, у Парея, между Магдебургом и Гентином, переправились через Эльбу и под видом иностранных рабочих пробрались, наконец, в зону оккупации западных союзников. Война к этому времени уже кончилась. Дёниц сдался, и курьеры без труда убедили себя в том, что их миссия теперь не имеет ни цели, ни смысла. Цандер дошел до Баварии, спрятал документы в стволе дерева в лесу возле деревни Тегернзее, а потом избавился (или думал, что избавился) от всего, что связывало его с ужасным прошлым, – он изменил имя, внешность и статус; нескольким его самым близким друзьям сообщили о его смерти. Новую жизнь он начал под именем Вильгельма Паустина. Иоганмайер вернулся в родительский дом в Изерлоне (Вестфалия), сунул документы в бутылку и закопал в саду. Если бы судьба этих документов зависела только от этих двоих, то мы никогда не узнали бы об их существовании. Первый был слишком гордым, слишком мужественным, чтобы открыть правду; второй же слишком сильно радовался, что смог уйти от ответственности. Только тщеславная болтливость журналиста Лоренца случайно привела к обнаружению этих важных документов.
Фон Белов тоже не преуспел в доставке своего документа по назначению. Ранним утром 1 мая он вместе со своим ординарцем Матхизингом высадился на западном берегу Хафеля. Оттуда они пошли на запад, днем прячась в лесах и передвигаясь ночью. Через несколько дней фон Белов отказался от мысли выполнить эту миссию и в лесу сжег документ, который он должен был доставить Кейтелю и Йодлю. Несколько дней спустя в какой-то хижине близ Фризака фон Белов и Матхизинг встретили знакомого им унтер-офицера, с которым они служили в Берлине. Этого унтер-офицера звали Пардау, и он бежал из подвала на Шёнхаузераллее, когда были взяты в плен Монке и остальные. Пардау рассказал фон Белову и Матхизингу о смерти и сожжении Гитлера и Евы Браун. После этого они разошлись в разные стороны. Фон Белов, начав новую жизнь, поступил на юридический факультет Боннского университета. Матхизинг вернулся домой в Оснабрюк. Оба в конечном счете оказались в британском плену.
Фрейтаг фон Лорингхофен, Больдт и Вайс тоже продолжили свой путь. Правда, у них не было никаких документов, и они в бегстве руководствовались только своими интересами. Расставшись с Иоганмайером и его группой на Пфауэнинзеле, они добрались до Ванзейского гарнизона как раз в тот момент, когда он начал попытку прорыва, в результате которой часть личного состава погибла, а остальные попали в плен. Бежать удалось лишь Фрейтагу фон Лорингхофену и Больдту. Ночью в лесу Больдт попытался покончить с собой, приняв большую дозу морфия, но Лорингхофен заставил его сунуть три пальца в рот и вырвать смертельную дозу, чем спас Больдту жизнь. После этого они пошли на запад, ускользали от русских патрулей, переплывали реки и, в конце концов, попали в плен к западным союзникам.
Так окончились эти последние дни – низвержением гитлеровских апостолов. Фюрер был мертв, завещание его утрачено, сообщники убиты, пленены или, как безымянные бродяги, скитались по лесам Центральной Германии. Старый центр власти растворился без следа, и новый центр возник в Шлезвиг-Гольштейне. Этот новый центр со старым не связывало ничего, кроме двух телеграмм, в которых Дёница извещали о его назначении преемником, и отвратительной тени разочарованного Гиммлера.
Ибо, если Дёниц с большим огорчением принял совершенно ему ненужное назначение, то Гиммлер с еще большим неудовольствием узнал о том, что был лишен вожделенного наследства. Рухнули все его планы. Установившаяся было определенность канула в безвозвратное прошлое. Жизнь снова стала бесцельной. Он продал душу дьяволу – предал свою веру и забыл о клятве безусловной верности – и теперь платил за это высокую цену. Он, конечно, явился к Дёницу и предложил ему свою службу, но предложение это было безрадостным и едва ли сулившим успех. Между ним и Дёницем не было практически ничего общего, если не считать полного политического невежества. Как сказал по этому поводу секретарь Гиммлера, «в чисто военном окружении гроссадмирала никто не понимал чисто политического отношения Гиммлера к западным державам». В ту ночь Гиммлер подумывал об отставке. Он еще не знал, что Гитлер уже сместил его со всех постов, и ему даже в дурном сне не могло присниться, что его может разжаловать Дёниц. Гиммлер даже помышлял о самоубийстве.
Гиммлер не покончил с собой, во всяком случае, пока не покончил. Для оторванного от реальности человека нет ничего невозможного, и в ту ночь отлетевший дух вернулся к Гиммлеру, пробудив старые фантазии, – к Гиммлеру вернулся Шелленберг. Шелленберг не считал положение затруднительным. Все будет хорошо, если Гиммлер доверится ему. Где бы Шелленберг ни появлялся, он всюду видел, с каким вниманием прислушиваются к нему и к его политическим высказываниям. Мог бы Дёниц без «моих оригинальных предложений» сместить Риббентропа и назначить на его место добросовестного Шверина фон Крозига? Разве Шверин фон Крозиг не просил Шелленберга о содействии? Разве не прислушивались все к его мнению относительно северного вопроса и чешской проблемы? Разве Кейтель и Йодль не считали его самым искушенным специалистом по международным отношениям? Шелленберг предложил свою кандидатуру для переговоров со шведами или генералом Эйзенхауэром. Теперь все казалось ему возможным. Так стоит ли Гиммлеру отчаиваться? Гиммлер согласился с Шелленбергом и решил не отчаиваться. Действительно, если Шелленберг достоин доверия, то надо присоединиться к хору почитателей его гения. В течение нескольких дней (мы узнаем об этом из весьма пристрастного источника) между Гиммлером и Шелленбергом состоялось несколько бесед, суть которых сводилась к следующим высказываниям: «Если бы я прислушался к вам раньше» и «Вероятно, вы первый немец, которому стоит позволить что-то сделать для нашей несчастной страны». Как говорит по этому поводу Сэмюэл Батлер: «Преимущество восхваления самого себя заключается в том, что похвалы можно намазывать толстым слоем и только на нужные места».
В своем странном и безответственном оптимизме Шелленберг и Гиммлер, впрочем, были не одиноки. В конце концов, атмосфера Шлезвиг-Гольштейна была, как и вся атмосфера нацистской Германии, пропитана ядовитыми миазмами, порождавшими фантастические идеи в головах принюхавшихся к ним личностей. Как Борман надеялся получить прежнюю власть при Дёнице, так и Риббентроп рассчитывал на сохранение своего политического влияния и в будущем. В день своего смещения он набросал направленный Дёницу документ, в котором предлагал, чтобы независимое германское правительство в Шлезвиг-Гольштейне добилось признания союзников и стало ядром новой «национальной и национал-социалистической Германии» [249] .
249
Проект этого документа был захвачен союзниками во Фленсбурге.
Каким бы узколобым фанатиком ни был Дёниц, он, по крайней мере, не был лишен здравого смысла практичного человека. При всем его политическом невежестве он не был политическим глупцом. Анализируя свалившееся на него наследство, он сначала содрогнулся от него. Дёниц потребовал убедительных доказательств подлинности санкции Гитлера, а следовательно, юридического подтверждения своих собственных полномочий. Он приказал под присягой опросить всех людей, отвечавших за получение из бункера и расшифровку телеграмм, чтобы удостовериться в их подлинности. Пока проверялись телеграммы, Дёниц принялся разбираться в своих новых обязанностях, меняя их по своему усмотрению. Как все консерваторы, он рассчитывал опереться в эти часы страшного разгрома на правительство, состоявшее из аполитичных министров. Последнюю волю Гитлера, точнее, те короткие отрывки ее, которые содержались в телеграммах, навязывало ему правительство, включавшее Бормана, Геббельса и Зейсс-Инкварта. Дёниц ничего не знал о судьбе Геббельса и Бормана, но даже приказ Гитлера не мог заставить его включить в правительство таких отпетых нацистов. Телеграмма, в которой говорилось о его назначении преемником, уполномочила его принимать меры, «которых требовала сложившаяся ситуация». Действуя по ситуации, он уже назначил Шверина фон Крозига министром иностранных дел, а теперь на том же основании он решил не следовать распоряжениям второй телеграммы. Он решил постепенно освободиться от тягостного присутствия компрометировавших его нацистов, в частности, от присутствия Гиммлера.
2 мая Дёниц перенес свою ставку из Плоэна во Фленсбург, городок на датской границе. С ним, как неофициальный пока член правительства, туда отправился Альберт Шпеер. Теперь, когда Гитлер был мертв, Шпеер смог наконец привести в исполнение свой давно задуманный план, чего не мог сделать при жизни фюрера. 3 мая записанная им в Гамбурге речь прозвучала наконец по радио, и теперь, после многих лет пустых лозунгов и трескучих фраз, немцы услышали трезвый голос технократа, призывавшего их не предаваться отчаянию, не давать крушению политических иллюзий перерастать в апатию, но работать, чтобы не допустить голода и разрушения основ народной жизни. Необходимо «в тех пределах, в каких прикажут или разрешат союзники», ремонтировать железные дороги; надо всеми силами сохранять промышленность и торговлю, а производители продовольствия должны иметь приоритетное право на получение горючего, средств производства и их распределения. Призыв сохранить «биологическую основу существования» немецкого народа был, по крайней мере, более практичным способом спасения, чем хитроумная политическая эквилибристика Шелленберга.
В это же время Дёниц отправил адмирала фон Фридебурга к фельдмаршалу Монтгомери с предложением капитуляции.
Гиммлер тоже перенес свою ставку во Фленсбург [250] . Невзирая на все признаки, которые послужили бы более проницательному наблюдателю красноречивыми предзнаменованиями катастрофы, Гиммлер оправился от временной подавленности и теперь был уверен в себе, как никогда прежде. Многочисленная охрана осталась прежней; во время поездок его сопровождала внушительная череда автомобилей; вокруг Гиммлера услужливо толкались высшие чины СС. Один из них, Прюцман, бывший командир канувших в Лету вервольфов, стал офицером связи с Дёницем. В неосторожном разговоре с подчиненными Гиммлер откровенно заявил о своих притязаниях: он станет премьер-министром поверженной Германии под руководством Дёница, и, вероятно, не навсегда, ибо Дёниц уже стар, а ему, Гиммлеру, предстоит прожить еще много лет. Тем не менее Гиммлер изо всех сил старался произвести благоприятное впечатление на Дёница своими незаменимыми дарованиями и просил своих друзей – теми или иными аргументами – убедить нового фюрера в преимуществах включения Гиммлера в правительство. Он не сомневался в положительном ответе, и даже стал без приглашения являться на совещания в штабе Дёница. Гиммлер не мог поверить в свою нежелательность и смущал даже своих эсэсовцев непониманием совершенно ясных намеков.
250
Следующий далее рассказ о последних днях Гиммлера во Фленсбурге основан на показаниях Олендорфа, Юттнера, фон Воирша и фон Херффа.
5 мая 1945 года Гиммлер провел у себя в штабе во Фленсбурге последнее совещание. Его подчиненные – высшие чины СС и полиции, обергруппенфюреры и группенфюреры, начальники несуществующих организаций, оставшиеся лишь со своими претенциозными титулами и воспоминаниями об ускользнувшей власти и абсурдных иллюзиях, – были похожи на динозавров, попавших не в ту геологическую эпоху. В сопровождении секретаря и адъютанта вошел Гиммлер и произнес речь о политической ситуации. Он упомянул о том, что его упрекают за переговоры с западными союзниками без санкции покойного фюрера, ибо Риттер фон Грейм и Ханна Рейтч, явившись в Шлезвиг-Гольштейн, обрушились на него со своей пламенной риторикой. Но теперь его, Гиммлера, все это совершенно не волновало. Он все еще видел перед собой какие-то политические перспективы. «Услышав об этих перспективах, я буквально схватился за голову», – сказал по этому поводу один из слушателей. Гиммлер хотел ни много ни мало создать в Шлезвиг-Гольштейне «реформированную» нацистскую администрацию, которая поведет мирные переговоры с западными державами как независимое правительство со своей суверенной территорией. Затем Гиммлер углубился в подробное описание нового правительства, которое приводило в странный восторг его расколотый пополам ум. Главные административные органы СС будут распущены, а их начальники войдут в штаб Гиммлера в качестве его советников. Начальнику обычной полиции, обергруппенфюреру Вюнненбергу, было приказано продолжать исполнять его текущие обязанности. Полицейских для службы в районе юрисдикции нового «правительства» следует отбирать по уму и солдатской выправке. Далее Гиммлер распределил другие задачи, обязанности и звания между остальными своими сотрудниками. Он заверил их, что не собирается кончать жизнь самоубийством и вообще умирать. Напротив, он, как никогда, полон планов и надежд. Единственное, чего он сейчас хочет, – это начать переговоры с фельдмаршалом Монтгомери. У него были планы, которые он хотел воплотить в жизнь, выторговав себе жизнь и власть в переговорах с западными союзниками. Мало того, он был уверен, что его ждет удача. Когда совещание окончилось, даже чины СС грустно качали головой по поводу иллюзий рейхсфюрера.