Последние дни Гитлера. Тайна гибели вождя Третьего рейха. 1945
Шрифт:
Постскриптум Гитлера фон Белову передал Бургдорф. Этот документ был адресован Кейтелю и представлял собой прощание Гитлера с вооруженными силами. В этом документе (если фон Белов правильно его воспроизвел) Гитлер констатировал, что сражение за Берлин подходит к концу. Он писал, что предпочтет самоубийство капитуляции, что назначил Дёница своим преемником и что двое его старейших сторонников – Геринг и Гиммлер – в конце предали его. Потом Гитлер обратился к анализу действий вооруженных сил, которые он своей стратегией довел до краха. Зато Гитлер хвалил военно-морской флот за его высокий моральный дух, каковым он искупил свой позор 1918 года. Флот нельзя винить в поражении. Гитлер простил люфтваффе; военно-воздушные силы сражались храбро, и это вина Геринга, что они не смогли сохранить первоначальное превосходство в воздухе. Что же касается сухопутных сил, то Гитлер видел их разбитыми на две неравные группы. На простых солдат, одним из которых был когда-то сам Гитлер, солдат, доверявших ему так же, как он доверял им; и генералов, не сумевших как следует воспользоваться солдатами – этим мощнейшим орудием войны. Эти генералы противились его (Гитлера) стратегии, подрывали его политику и даже замышляли убить его. В этом своем последнем письме Гитлер не смог удержаться от того, чтобы еще раз высказать ненависть к Генеральному штабу армии, который он сам когда-то считал самым могущественным орудием войны, которое когда-либо видел мир. «Народ и вооруженные силы, – писал Гитлер (в изложении фон Белова [222] ), – пожертвовали всем, чем могли в этой длительной и тяжелой борьбе. Жертвы были непомерно огромны. Однако многие люди злоупотребили моим доверием. Нашу способность к сопротивлению всю войну подтачивали неверность и предательство. Из-за этого мне было не дано привести народ к победе. Штаб главного командования вермахта никоим образом нельзя сравнивать с Генеральным штабом времен Первой мировой войны. Командование вермахта не могло вовремя реагировать на изменения положения на боевых фронтах». Письмо заканчивалось повторением несбыточной мечты пангерманистов, единственного положительного пассажа из Mein Kampf: «Усилия и жертвы немецкого народа в этой войне были так велики, что я не могу поверить, что они были напрасны. Наша цель остается прежней – завоевание территории на Востоке для немецкого народа».
222
Оригинальный текст письма был уничтожен и изложен здесь в версии фон Белова. Однако анализ структуры текста говорит о том, что эта версия является правдивой.
В ночь с 29 на 30 апреля, фон Белов и его ординарец покинули имперскую канцелярию. Они тоже пошли по проторенной дорожке по Герман-Герингштрассе, через Бранденбургские ворота по Шарлоттенбургершоссе к железнодорожной станции Тиргартен, а затем по Кантштрассе, под огнем русских, дошли до Мазуреналлее к командному пункту батальона гитлерюгенда, откуда проводник провел их по Рейхсштрассе к Имперскому стадиону. Там они догнали Фрейтага фон Лорингхофена, Вайса и Больдта, а затем последовали за ними к Пихельсдорфскому плацдарму, откуда на следующее утро, подобно своим предшественникам, поплыли на лодках по Хафелю и высадились на западном берегу между Гатовом и Кладовом.
Глава 7
Смерть Гитлера
Когда фон Белов покидал бункер, Гитлер уже готовился к финальному акту своей пьесы. Днем в бункер была доставлена еще одна новость из внешнего мира: Муссолини был мертв. Соучастник гитлеровских преступлений, провозвестник фашизма, первым показавший Гитлеру возможность установления диктатуры в современной Европе и опередивший его в крушении иллюзий и поражении, наглядно показал ему теперь, какая судьба ждет поверженного тирана. Захваченные партизанами во время всеобщего восстания в Северной Италии Муссолини и его любовница Клара Петаччи были казнены, а их тела за ноги повешены на рыночной площади Милана. Разъяренная толпа била их трупы и швыряла в них камни. Если бы эти подробности стали известны Гитлеру и Еве Браун, то они еще раз повторили бы свои предсмертные распоряжения: их тела должны быть уничтожены так, «чтобы от них вообще ничего не осталось». «Я не желаю попасть в руки врага, которому требуется новое зрелище для отвлечения его истерических масс». На самом деле невероятно, чтобы детали казни Муссолини и Петаччи были известны Гитлеру и укрепили его в принятом решении. Судьба свергнутых деспотов во все времена была одинаковой; и Гитлер, велевший подвесить тело одного генерал-фельдмаршала на крюк, как тушу забитой коровы, не нуждался в отвлеченных исторических примерах для того, чтобы понять, какая судьба ждет его собственный труп, если он будет найден [223] .
223
Люди, воображение которых развито сильнее, чем память, часто утверждали, что на решение Гитлера повлияла судьба Муссолини. В рассказе о застольном разговоре заключенных в Нюрнберге, приписываемом главному психиатру процесса и опубликованном в га зете Sunday Express 25 августа 1946 года, даже цитировалось высказывание Геринга: «Вы помните, что случилось с Муссолини? Мы видели фотографию, на которой он и его любовница мертвые валялись в канаве, а потом были подвешены вверх ногами. Они выглядели ужасно! Гитлер пришел в неистовство и начал кричать: «Такого со мной не случится никогда!» Но одно лишь сопоставление дат опровергает этот вымысел. Геринг в последний раз видел Гитлера за восемь дней до смерти Муссолини. Сам Геринг, находясь в тюрьме, мог видеть фотографии, Гитлер – нет. Такова ценность человеческих свидетельств, на которых, однако, часто основывается писаная история.
Днем Гитлер приказал убить свою любимую эльзасскую овчарку Блонди. Профессор Хаазе, лечивший теперь раненых в своей берлинской клинике, явился в бункер и отравил собаку. Две другие собаки, жившие в имперской канцелярии, были застрелены фельдфебелем, который за ними ухаживал. После этого Гитлер дал капсулы с ядом двум своим секретаршам, чтобы они воспользовались ими в случае крайней необходимости. Он извинился за то, что не смог преподнести им лучшего прощального подарка, похвалил за мужество и в обычной своей манере добавил, что ему хотелось бы, чтобы его генералы были так же надежны, как они [224] .
224
Показания фрау Юнге.
Вечером, когда обитатели двух наружных бункеров обедали в импровизированной столовой, устроенной в центральном проходе бункера фюрера, туда явился один из эсэсовских охранников, сказавший присутствующим, что фюрер хочет попрощаться с дамами, и приказал никому не ложиться спать до получения приказа. Около половины третьего утра этот приказ поступил. Все были вызваны по телефону в бункер и снова собрались в столовой – офицеры и женщины, всего около двадцати человек. Когда все собрались, из своих личных апартаментов вышел Гитлер в сопровождении Бормана. Взгляд Гитлера был отстраненным, глаза блестели от покрывавшей их влажной пленки, которую так красочно описала Ханна Рейтч. Некоторые из присутствующих даже решили, что Гитлер находится под воздействием наркотиков; но такое объяснение не могло прийти в голову тем, кто изо дня в день наблюдал Гитлера в его последние дни. Молча Гитлер пошел по проходу, пожимая руки женщинам. Некоторые из них заговаривали с ним, но он либо молчал в ответ, либо мычал что-то нечленораздельное. В тот день молчаливое пожатие рук было обычным для Гитлера [225] .
225
Рассказ баронессы фон Варо.
Когда Гитлер ушел, участники и свидетели этой странной сцены некоторое время обсуждали ее значение. Они сошлись на том, что значение могло быть только одно: фюрер вот-вот покончит жизнь самоубийством. После этого в бункере произошло нечто невероятное. Казалось, что с души обитателей бункера слетело тяжелое и темное облако. Страшный колдун, тиран, наполнявший их дни невыносимым мелодраматическим напряжением, скоро умрет, и в краткий миг сумерек они наконец смогут свободно поиграть. В столовой, где находились солдаты и ординарцы, шли танцы. Когда солдатам сообщили новость, они и не подумали прекратить свое развлечение. Вестовой из бункера фюрера велел им утихомириться, но танцы продолжались как ни в чем не бывало. Портной [226] , работавший в ставке Гитлера и оказавшийся теперь вместе с другими заложником в бункере, страшно удивился, когда бригаденфюрер Раттенхубер, начальник полицейской охраны Гитлера и генерал СС, сердечно похлопал его по плечу и поздоровался с ним с демократичной фамильярностью. Привыкший к строгой иерархии бункера, портной был несказанно удивлен. К нему отнеслись так, словно он был старшим офицером. «Впервые я услышал, как высокопоставленный офицер сказал мне «Добрый вечер!», и я понял, что настроение в бункере полностью изменилось». Потом от одного из солдат портной узнал причину такого внезапного и неожиданного дружелюбия. Ничто так не стирает классовые различия, как общая опасность и общее облегчение.
226
В.О. Мюллер.
Гитлер готовился к смерти, но в бункере был по крайней мере один человек, который в это время думал о жизни: Мартин Борман. Уж коли он не смог заставить германские армии прийти в Берлин, чтобы спасти Гитлера и его самого, то он по меньшей мере будет настаивать на мести. Вскоре после прощальной церемонии, в четверть четвертого утра 30 апреля, Борман отправил одну из тех телеграмм, в которых живо чувствуется нервозная атмосфера, царившая тогда в бункере. Телеграмма была адресована Дёницу в Плоэн. Борман не доверял обычной связи и отправил телеграмму через гаулейтера Мекленбурга. Вот ее содержание:
«Дёниц! У нас крепнет убеждение в том, что дивизии на берлинском направлении бездействуют уже несколько дней. Все сообщения, которые мы получаем, контролируются, задерживаются или искажаются Кейтелем. Мы вообще можем сноситься с внешним миром только через Кейтеля. Фюрер приказывает вам немедленно и беспощадно расправиться с предателями. Борман» [227] .
В постскриптуме было сказано: «Фюрер жив и руководит обороной Берлина». Эти слова, в которых нет и намека на приближение конца – и, более того, есть его отрицание, – позволяют предположить, что Борман даже в этот момент отказывался признать, что его власть скоро кончится, или будет зависеть от другого, менее предсказуемого источника.
227
В немецком тексте фамилия Кейтеля заменена его кодовым именем Тейльгауз.
Позже, в то же утро, началась повседневная работа. Как обычно, в бункер пришли генералы со своими военными донесениями. Бригаденфюрер Монке, комендант канцелярии, доложил о некотором улучшении обстановки – немцам удалось выбить русских из Силезского вокзала. В остальном обстановка осталась прежней. К полудню ситуация снова ухудшилась. Русские захватили туннель подземки у станции «Фридрихштрассе». Туннель у «Фоссштрассе» был захвачен частично. Был потерян весь район Тиргартена. Русские вплотную подошли к Потсдамерплац и к Вейдендамскому мосту через Шпрее. Гитлер воспринял эти сообщения без всяких эмоций. Около двух часов ему подали обед. Евы Браун с ним не было. Очевидно, она не была голодна или ела в одиночестве у себя в комнате. Гитлер, как всегда, в отсутствие Евы Браун обедал в обществе двух секретарш и поварихи. Разговор был вполне обычным. Гитлер был спокоен и не говорил о своих намерениях. Тем не менее все приготовления к последней церемонии были уже окончены.
Утром охране было приказано запастись дневными пайками, так как в течение дня им будет запрещено выходить в коридор бункера. В обед адъютант Гитлера штурмбаннфюрер Гюнше приказал личному шоферу Гитлера штурмбаннфюреру Эриху Кемпке доставить в сад имперской канцелярии 200 литров бензина. Кемпка возразил, что ему будет трудно найти так много бензина, но ему сказали, что бензин должен быть найден. В конце концов Кемпке удалось найти 180 литров и послать их в имперскую канцелярию. Солдаты принесли их в сад в пятнадцатилитровых канистрах и поставили у аварийного выхода из бункера. Один из полицейских охранников потребовал объяснений. Ему сказали, что бензин нужен для вентиляционной установки. Охранники ответили, чтобы их не считали идиотами, – вентиляционная установка работает на дизельном топливе. В этот момент появился камердинер Гитлера Хайнц Линге. Он успокоил охрану, пресек начавшийся конфликт и распустил людей. Вскоре всю охрану, за исключением часовых, удалили из имперской канцелярии и велели в течение дня не появляться в ней. На церемонии не должно было быть лишних свидетелей.