Последние дни Гитлера. Тайна гибели вождя Третьего рейха. 1945
Шрифт:
После недолгой паузы Гитлер взял себя в руки и сказал Грейму, что его вызвали в имперскую канцелярию для того, чтобы назначить главнокомандующим военно-воздушными силами с присвоением ему звания генерал-фельдмаршала, сместив с этого поста Геринга. Жизнями немецких летчиков пожертвовали единственно затем, чтобы лично объявить Грейму об этом формальном назначении. Было бы достаточно и телеграммы, но Гитлер предпочел такой эффектный, хотя и расточительный способ. В результате Грейм застрял в бункере, бессмысленно потеряв три дня. Каждый день, раз за разом, из Рехлина вылетали самолеты, чтобы забрать из Берлина Грейма, несмотря на то что и он, и Рейтч умоляли позволить им остаться в Берлине и искупить позор люфтваффе (чего бы это ни стоило). Гитлер же настаивал на их отбытии. Однако русские сбивали все посланные самолеты, прежде чем те успевали долететь до Берлина [182] .
182
Из внимательного чтения рассказа Рейтч следует, что русские сбивали каждый самолет, а генерал Кристиан говорит об этом прямо. Утверждение Рейтч о том, что самолет, которому удалось сесть в Берлине, был отослан назад пустым, так как ни она, ни Грейм не пожелали покинуть фюрера, опровергается показаниями Кристиана и Коллера, которые отвечали за присылку самолетов. Коллер цитирует телефонный разговор с Греймом 27 апреля, и в этом разговоре Грейм требовал самолет для того, чтобы вылететь из Берлина.
В ту ночь Гитлер вызвал Ханну Рейтч к себе в кабинет. Лицо его было изборождено морщинами, глаза слезились. Он сказал Рейтч, что ситуация могла бы показаться безвыходной, но он все же надеется (его голос окреп, когда он заговорил о возможностях), что армии Венка удастся деблокировать Берлин ударом с юго-запада. Но если этого не произойдет и если русские все же окончательно возьмут город, то он и Ева Браун покончат с собой, а их тела будут сожжены. Потом Гитлер дал Рейтч пузырьки с ядом – для нее и Грейма, чтобы те воспользовались ядом в случае необходимости. Это была мелодраматическая сцена, которых было так много если не в жизни Ханны Рейтч, то в ее историях.
В ту ночь русские снаряды начали падать непосредственно на имперскую канцелярию, и ее обитатели, скорчившись от страха, но пытаясь сохранить остатки мужества, слушали, как над их головами рассыпается в прах помпезное величественное сооружение. Ханна Рейтч провела ночь, сидя на краешке кровати рядом с Риттером фон Греймом и готовясь к самоубийству, которое они собирались совершить, если русские к утру ворвутся в бункер. Они решили сначала принять яд, а потом быстро, до того, как он начнет действовать, выдернуть чеки из тяжелых гранат, которые они держали на коленях. Таким образом, они умрут от яда, а взрывы разнесут их тела в клочья. Выходит, что не только Гитлер и Ева Браун собрались покинуть этот мир, громко хлопнув дверью.
Между тем несчастному генералу Коллеру не позволили и дальше отсиживаться в безопасном Оберзальцберге. Не помогли ни ссылки на пошатнувшееся здоровье, ни доводы разума, ни разговоры о служебных обязанностях. Днем 26 апреля представитель Бормана в Берхтесгадене сообщил Коллеру, что, невзирая на болезнь, он должен полететь в Берлин и явиться к фюреру. Это личный приказ Гитлера. Похоже, он забыл, что солдат имеет право не выполнять бессмысленные и безнадежные приказы. Коллер, ломая руки, принялся звонить в разные инстанции и изливать душу в дневниковых записях. Он колебался, пребывая в нерешительности. Откуда известно, что приказ исходит от фюрера? Откуда известно, кто именно подписывал телеграмму? И почему приказ фюрера был передан ему через ведомство Бормана, а не через представителя командования люфтваффе в ставке фюрера? Это было очень любопытно. Коллер вспомнил невезучего Геринга, козни Бормана и свои напрасные выступления в защиту невиновного Геринга. Да, собственно, вся обстановка в бункере была явно ненормальной. В этом зазеркалье все действия фюрера выглядели несколько странными. Из приказа, поступившего в Мюнхен на имя генерала Винтера, следовало, что Гитлер снова взял на себя командование всеми вооруженными силами, от которого он вроде бы отказался 22 апреля. В конце концов Коллер решил все же лететь в Берлин. Он уже устроил неразбериху своей оригинальной трактовкой заявления Гитлера, а теперь, вместо того чтобы довериться здравому смыслу, решил поставить на карту собственную жизнь. Он попрощался с семьей, отмахнулся от предостережений своих офицеров и собрался ехать. «У офицеров штаба вытянулись лица, – пишет в дневнике Коллер. – Впоследствии они сказали мне, что в тот момент не дали бы и медного пфеннига за мою жизнь. Они поняли, что Борман просто решил от меня избавиться. В окруженном Берлине это было очень легко сделать. Никто бы ничего не узнал». Ранним утром самолет Коллера приземлился в Рехлине. Теперь предстоял перелет в Берлин на другом самолете, который, как самолеты Грейма и Шпеера, должен будет сесть на Восточно-западную ось. Однако сведения, полученные Коллером в Рехлине, оказались обескураживающими. Ему сказали, что с прошлой ночи воздушное сообщение с Берлином прекратилось. Над обреченным городом к небу поднимались клубы черного дыма. Все аэродромы, включая взлетно-посадочную полосу в Гатове, были закрыты. Ожесточенная перестрелка шла на всех подступах к Восточно-западной оси. Все в один голос утверждали, что никаких самолетов в Берлин больше не будет. Грейм и Рейтч остались в имперской канцелярии навсегда.
В ставке Верховного командования вермахта в Фюрстенберге Коллер вдоволь наслушался разных страшных историй, находя утешение в том, что Герингу пришлось еще хуже, чем ему. Коллер посоветовался с Йодлем. Йодль ему посочувствовал, но не сказал ничего определенного. Тогда Коллер обратился к Кейтелю, но Кейтель сослался на занятость и уклонился от разговора. Тогда Коллер разыскал Гиммлера и обратился к нему за помощью. «Дело плохо», – двусмысленно ответил Гиммлер и исчез, выразив надежду, что им удастся поговорить позже. Потом на совещание прибыл Дёниц, и Коллер бросился к нему. «Гроссадмирал сказал мне, что понимает и разделяет мотивы рейхсмаршала, но потом оборвал разговор, сказав, что ему пора обедать. Он тоже пообещал поговорить со мной позже и подозрительно быстро прекратил разговор». Все это показалось Коллеру очень и очень странным. Он ожидал, что эти важные события будут главной темой разговоров, однако у него «сложилось впечатление, что никто не хотел обсуждать ни дело Геринга, ни серьезность общего положения. Собственно, мне всегда казалось, что эти люди живут на другой планете и больше всего боятся лишний раз открыть рот».
В полном смятении Коллер набрался решимости, подошел к телефону и потребовал соединить его с бункером, чтобы лично доложить фюреру о своем прибытии в Фюрстенберг. Но фюрер отдыхал, и никто не стал его тревожить. Коллер поговорил с Риттером фон Греймом. Грейм сказал, чтобы Коллер даже не пытался лететь в Берлин. Фюрер не отдавал на этот счет никакого приказа. Приезд Коллера ему не нужен, и, более того, он просто невозможен. Даже если Коллер сможет прилететь, он не сможет выбраться отсюда. Сам Грейм был обречен. Он лежал в бункере после ранения, а Гитлер говорил с ним, сидя на краешке кровати.
Коллер выразил Грейму свое искреннее сочувствие. Он сочувствовал обязательности Грейма и его чувству долга, сочувствовал его ранению и никому не нужному назначению. Он жаловался на бесплодность всех усилий и мрачно философствовал по поводу неминуемого рока, настигшего Германию. «Нам не придется долго работать вместе, господин генерал-фельдмаршал, – мрачно произнес он по телефону, – мы ничего не можем сделать для люфтваффе. Приближается конец». Коллер ждал такого же печального ответа с другого конца провода. Но безжалостный мир преподнес бедному Коллеру очередной сюрприз. Жизнь в бункере оказалась еще более безумным балаганом, чем в Фюрстенберге. Риттер фон Грейм, как и все, кто попадал в магический круг Гитлера, подпал под колдовское обаяние этой исключительной личности, потеряв при этом способность к здравым суждениям. Это случилось со всеми – это случилось со Штумпфеггером, который забыл Гиммлера и Гебхардта и поклонялся теперь новой святыне; это случилось с Бургдорфом, обычным офицером, который отрекся от своей касты, и теперь, напившись вина, танцевал с Борманом и поносил изменников фельдмаршалов [183] ; это случилось с Хевелем [184] , представителем Риббентропа в ставке Гитлера; это случилось с Гиммлером; даже разумный Шпеер не смог противостоять обаянию Гитлера. Теперь то же самое произошло и с Риттером фон Греймом. Вместо печального признания неминуемого поражения Коллер услышал бодрое обещание победы. «Надо лишь подождать, – ответил новоиспеченный генерал-фельдмаршал. – Не отчаивайтесь! Все будет хорошо! Присутствие фюрера и его уверенность окончательно воодушевили меня. Для меня бункер – неиссякаемый источник освежающего оптимизма!» Коллер не верил своим ушам. «Бункер – это гнездо умалишенных! – подумал Коллер. – Я не мог ничего понять. Я часто спрашиваю себя: может быть, это я настолько глуп, что не могу осознать духовную высоту этих людей и увидеть путь к спасению? Или они обладают каким-то шестым чувством, к которому мы, простые смертные, невосприимчивы? В такой ситуации начинаешь сомневаться в собственном душевном здоровье».
183
Бургдорф танцевал с Борманом на вечеринке в Растенбурге, на которой он, кроме того, натворил множество непристойностей. Все знали, что он слишком много пьет.
184
Вальтер Хевель был ветераном нацистского движения. Почти мальчиком он принял участие в Мюнхенском «пивном путче» 1923 го да и, так же как Гитлер, некоторое время находился в заключении в тюрьме Ландсберг. После освобождения он работал клерком в английской торговой фирме в Голландской Ост-Индии. В связи с этим его посчитали специалистом по международным делам и возвели в ранг посла. Став представителем Риббентропа в ставке фюрера, Хевель полностью подпал под влияние Гитлера.
Вскоре последовал телефонный звонок, и Коллер снова услышал голос из бункера, на этот раз голос Ханны Рейтч. Она попросила Коллера передать последнее прости ее семье, жившей в Зальцбурге, объяснив, что полетела в Берлин, не в силах отказать просьбе Грейма [185] . Потом она подробно описала их полет в Берлин, ничего при этом не пропустив. Напрасно Коллер пытался прервать поток ее красноречия – ничто не могло остановить Ханну Рейтч. Через двадцать минут он просто положил трубку, предоставив ей декламировать в пустоту. «Это была единственная линия связи с бункером, и она могла потребоваться для более важных сообщений».
185
На самом деле Грейм не звал Рейтч. Она сама напросилась лететь с ним.
Тем не менее не все в бункере окончательно сошли с ума, и не всем он казался источником освежающего оптимизма. В тот самый день, 27 апреля, один из обитателей бункера проявил, по крайней мере, некоторые проблески здравого смысла. К несчастью для этого человека, он забыл, что небезопасно быть здоровым в сумасшедшем доме, равно как и быть сумасшедшим в нормальном мире. Фегеляйн ощутил это на собственном опыте.
Фегеляйн был личным представителем Гиммлера в ставке Гитлера. Как Гиммлер и большинство самых отпетых нацистов, он был баварцем. Свою карьеру он начал жокеем на скачках. Искусство, с которым Фегеляйн держался в седле, привело в восхищение самого Кристиана Вебера [186] , «некоронованного короля Баварии», который сам был конюхом до того, как судьба вознесла его на вершины нацистской иерархии и толщина уже не позволяла сесть в седло. Благодаря покровительству Вебера Фегеляйн тоже быстро поднимался наверх. Он вступил в войска СС и вскоре уже командовал кавалерийской дивизией. Удачливый во всех своих предприятиях, кроме последнего, Фегеляйн отличился на Восточном фронте и был замечен Гитлером. В 1944 году Фегеляйн сменил Вольфа на посту офицера связи Гиммлера при Гитлере. В том же году он достиг своего, казалось бы, самого блистательного успеха. Быстро поняв острым умом оппортуниста, что центр власти в Германии переместился из министерств в придворный круг Гитлера, а все важные вопросы решались на приемах, он женился на Гретль, сестре Евы Браун. Таким образом, в самый благоприятный момент Фегеляйн освободился от зависимости от Гиммлера, могущество которого начало клониться к упадку, и вошел в семейный круг самого фюрера. В то же время он обезопасил свой тыл, подружившись с Борманом. С этого момента, пользуясь словами одного хорошо осведомленного человека [187] , Фегеляйн «предал Гиммлера ради союза с Гитлером», которого он уже не оставлял [188] . Это он, если верить Шелленбергу, посоветовал Гитлеру публично унизить дивизию СС, которая понесла огромные потери в попытке выполнить нелепый приказ Гитлера, – это было оскорбление, которое солдаты так и не простили Гиммлеру, не сумевшему его предотвратить. Он был, говоря словами Шпеера, «очень неприятным типом», оказывавшим зловредное влияние на окружение Гитлера. Верные подчиненные Гиммлера – люди, незнакомые с великим разнообразием человеческой безнравственности, – единодушны в своих описаниях пороков Фегеляйна.
186
Вебер, один из самых развращенных и вороватых нацистских боссов, был президентом муниципального совета Мюнхена. Он приумножил свое огромное состояние рядом махинаций, пользуясь своим привилегированным положением. Конюшню, которую он построил для своих скаковых лошадей (часть которых вывез из французских конюшен), называли «лошадиным раем». Вебер был убит во время волнений в Баварии в апреле – мае 1945 года.
187
Олендорфа.
188
Бергер рассказал: «Борман, Фегеляйн и Бургдорф образовали очень тесный кружок около Гитлера. Чужаку было очень трудно войти в этот узкий круг или пробиться сквозь него, особенно после покушения на жизнь фюрера». Шпеер подтверждает его слова.
Тем не менее Фегеляйн, несмотря на то что был законченным хамом, не был дураком. Во всяком случае, таким дураком, как Риттер фон Грейм. Поступки Фегеляйна, его верность, его измены всегда были продиктованы расчетливым, почти интеллектуальным эгоизмом, не стесненным никакими принципами или угрызениями совести. Если он покинул Гиммлера ради Гитлера, то сделал это не как другие, более простые души, повинуясь магнетическому влиянию Гитлера, но лишь потому, что Гиммлер начал терять свое влияние, а значит, близость к Гитлеру сулила больше выгод предприимчивому карьеристу. Его верность, его дружба, его брак – все это было основано на целесообразности и выгоде. Таким способом хотел Фегеляйн разделить привилегии ближайшего и семейного окружения Гитлера. Однако 25 апреля, когда Фегеляйн вернулся из последней отлучки в бункер [189] , ему стало ясно, что положение члена ближайшего окружения Гитлера становится вовсе незавидным. Заявления Гитлера и Евы Браун на эту тему были недвусмысленными и не обещали ничего хорошего. Фегеляйн не колебался ни минуты. Он не для того стремился попасть в семью фюрера, чтобы сгореть на фамильном погребальном костре. Предоставив другим обитателям бункера кружиться вокруг фюрера с истерическими просьбами об участии в священнодействии его гибели [190] , Фегеляйн воспользовался первой же представившейся возможностью, незаметно выскользнул из бункера и исчез.
189
Фегеляйн выехал из Берлина на машине вместе с гауптштурмфюрером СС Борнхольдтом из эсэсовской команды сопровождения для того, чтобы посетить обергруппенфюрера СС Юттнера в Фюрстенберге. 25 апреля возвращение в Берлин на машине было уже невозможно, и Фегеляйн отправился туда самолетом, оставив Борнхольдта в Фюрстенберге (показания Борнхольдта). На прощание Фегеляйн сказал Юттнеру: «Определенно я не собираюсь умирать в Берлине» (показания Юттнера).
190
По крайней мере, такую картину рисует Ханна Рейтч. Менее красноречивые свидетели в такие подробности не вдаются.