Последние дни Гитлера. Тайна гибели вождя Третьего рейха. 1945
Шрифт:
1 – 4. Dii"attk"uche (кухня и подсобные помещения)
5 – 6. Чуланы
7 – 8. Комнаты для прислуги
9 – 12. Комнаты Магды Геббельс и ее детей
13. Распределительный электрический щит
14. Туалеты
15. Личный туалет и ванная Евы Браун
16. Гардеробная Евы Браун
17. Спальня и гостиная Евы Браун
18. Кабинет Гитлера
19. Прихожая апартаментов Гитлера
20. Спальня Гитлера
21. Комната совещаний ставки
22. «Собачий бункер» или комната охраны
23. Аварийная дизельная электростанция
24. Телефонный узел и караульное помещение
25. Узел экстренной телефонной связи и коммутатор
26. Гостиная
27. Спальня Геббельса (бывшая спальня Мореля) 28 – 29. Комнаты Штумпфеггера 30. Прихожая и гардеробная
Глава 5
Осада бункера
25 – 28 апреля
24 апреля, после отъезда Шпеера, последнего случайного посетителя бункера, все остальное время – если не считать двух неожиданных паломников из внешнего мира – состав действующих лиц последнего акта трагикомедии оставался неизменным. Их, впрочем, было немного. В бункере фюрера находились: Гитлер и Ева Браун; Геббельс (занявший освободившиеся апартаменты Мореля) с женой, детьми и адъютантом, гауптштурмфюрером Швегерманом; доктор Штумпфеггер; штурмбаннфюрер Хайнц Линге, камердинер Гитлера; штурмбаннфюрер СС Отто Гюнше, его адъютант и неотступная тень; два его секретаря – фрау Кристиан и фрау Юнге; а также фрейлейн Манциали – повариха, готовившая для Гитлера вегетарианские блюда. Кроме того, были и другие персонажи, жившие в других бункерах и от случая к случаю появлявшиеся в бункере фюрера. Чаще всего Гитлера посещали, конечно, Мартин Борман со своим помощником штандартенфюрером СС Цандером и секретарем фрейлейн Крюгер; генерал Кребс, его адъютант майор Фрейтаг фон Лорингхофен с ординарцем ротмистром Больдтом; генерал Бургдорф с помощниками полковником фон Беловом, подполковником Вайсом и майором Иоганмайером; начальник Берлинского гарнизона генерал Вейдлинг; два пилота Гитлера группенфюрер Баур и штандартенфюрер Беетц; комендант имперской канцелярии бригаденфюрер Монке; руководитель гитлерюгенда Артур Аксман, подопечные которого обороняли позиции в городе [174] ; Вернер Науман, помощник Геббельса из министерства пропаганды; Хайнц Лоренц из пресс-службы, доставлявший в бункер новости; бригаденфюрер Раттенхубер, глава службы безопасности Гитлера, и его заместитель, штандартенфюрер Хёгль; офицеры эсэсовской охраны; а также офицеры связи – адмирал Фосс, группенфюрер Фегеляйн и посланник Вальтер Хевель, представлявший Дёница, Гиммлера и Риббентропа. Одиннадцать из этих людей были захвачены в плен и допрошены британскими и американскими властями [175] ; показания этих людей, дополненные показаниями менее значимых свидетелей, включая охранников, водителей, секретарей, вестового, случайную посетительницу и портного, подтвержденные документами и дневниками, а также захваченными телеграммами, позволили пролить некоторый свет на темный период последних дней жизни Гитлера в бункере.
174
В Берлине сражалось около 1000 мальчишек из гитлерюгенда. Их задачей было, главным образом, удержание мостов на Ванзее до подхода армий Венка. До 26 апреля командный пункт Аксмана находился в доме номер 86 на Кайзердамм, а затем, до 30 апреля, в подвале партийной канцелярии, в доме номер 64 на Вильгельмштрассе.
175
А именно: Швегерман, фрау Кристиан, фрау Юнге, Цандер, фрейлейн Крюгер, Фрейтаг фон Лорингхофен, Больдт, Белов, Иоганмайер, Аксман, Лоренц. Второстепенными свидетелями стали личный шофер Гитлера Эрих Кемпка, охранники Карнау, Мансфельд и Поппен, вестовой Маттхизинг и случайные посетители – баронесса фон Варо и портной Мюллер.
Надо сказать, что свет этот довольно тусклый. Собственно, ничего иного и не следовало ожидать. Несмотря на то что многие документы были захвачены сразу, настоящее расследование началось лишь через пять месяцев, а за это время воспоминания поблекли и пробелы начали заполняться воображением и догадками. Допрошенные свидетели путались, по большей части в датах и времени. Это неудивительно, если мы представим себе их жизнь в мрачном бункере, в атмосфере полной обреченности, под непрерывными бомбежками и артиллерийскими обстрелами, зачастую в полной темноте, когда теряется всякое представление о времени; когда еда подается не по расписанию и стирается всякая грань между днем и ночью. Тем не менее у нас есть надежные сведения о некоторых событиях, несколько твердо установленных фактов и бесспорно датированных документов, позволяющих достоверно подтвердить устные сведения, которые в противном случае могли бы вызвать сомнение. Приезд и отбытие Риттера фон Грейма, телеграммы Дёницу, известие об измене Гиммлера, подписание завещания Гитлера, самоубийство Гитлера и Евы Браун, массовое бегство из бункера – эти события можно надежно привязать к определенным дням и часам. Другие события, данные о которых базируются на не вполне достоверных показаниях и воспоминаниях растерянных и сбитых с толку людей, не могут, конечно, быть расписаны по часам и минутам, но их можно сопоставить друг с другом и с точно установленными фактами, восстановив подлинную картину с допустимой точностью.
Помимо этих одиннадцати свидетелей, попавших в наши руки, надо упомянуть еще двоих чужаков, трехдневное пребывание которых в бункере стало, наверное, самым интересным событием этих мрачных дней осады. 24 апреля из бункера в Мюнхен была отправлена телеграмма, в которой генерал-полковнику Риттеру фон Грейму [176] было предписано явиться в имперскую канцелярию. Вторая телеграмма содержала такой же приказ генералу Коллеру, доклад которого Герингу спровоцировал кризис. К тому времени Коллер был уже освобожден из-под ареста в Оберзальцберге. Коллер ехать отказался, сказав, что поездка в бункер равносильна бессмысленному самоубийству. Телеграфное и радиосообщение с севером было прервано, и никто не знал, где располагаются аэродромы, пригодные для приема самолетов. Коллер не желал добровольно отправляться в русский плен. Кроме того, у генерала было оправдание – он заболел, и на следующий день у него был назначен визит к врачу. Здоровье его пошатнулось, моральный дух был сломлен. Все, что он слышал о жизни в бункере, заставляло предполагать, что все его обитатели сошли с ума. Коллер ответил, что не может прибыть в бункер по состоянию здоровья. Риттер фон Грейм не стал измышлять никаких причин, так как решил без колебаний выполнить приказ. Грейм был офицером люфтваффе с безупречным послужным списком. Кроме того, он был убежденным нацистом, вера которого в идеологию нацизма не пошатнулась даже в эти последние часы. Той же ночью фон Грейм планировал вылететь в Рехлин, но самолет был поврежден на аэродроме во время воздушного налета. На следующий день Грейм появился в Оберзальцберге и нанес визит Коллеру. Буквально за несколько часов до этого закончился воздушный налет союзников на Оберзальцберг. Свидетели рассказывают, что на месте города остался лунный ландшафт. Гитлеровский Бергхоф был наполовину уничтожен, дома Бормана и Геринга были уничтожены полностью. Генерал Коллер, как обычно, заламывая руки, писал оправдательные рапорты фюреру, настаивая на полной невиновности Геринга. Но тщетны были все его объяснения. «Грейм был зол на рейхсмаршала больше, чем обычно. Он ругал Геринга за то, что тот не остался в бункере вместе с фюрером, и был возмущен поступком рейхсмаршала 23 апреля, назвав его актом государственной измены. «Он сказал мне, – рассказывает Коллер, – что я не должен защищать и оправдывать рейхсмаршала». Но Коллер тем не менее продолжал это делать: «Я могу понять, почему он не остался в бункере. У него там нет ни единого друга. Он был там окружен врагами, которые, вместо того чтобы помочь ему, ополчились против него и люфтваффе, ополчились самым бессовестным образом за последние несколько месяцев и даже, можно сказать, за последние два года. Более того, что произошло бы с Германией, если бы все, кто должен принимать ответственные решения, заперлись бы в бункере? Не мне защищать рейхсмаршала – у меня к нему собственный счет. Он сделал мою жизнь совершенно невыносимой; он отвратительно ко мне относился, без всякой причины угрожал мне военно-полевым судом и расстрелом, он грозился расстреливать офицеров ОКВ перед строем. Но, несмотря на все это, я не могу извращать факты и не могу изменить то, что произошло 22 и 23 апреля. В любом случае рейхсмаршал не сделал ничего, что можно было бы считать государственной изменой».
176
Риттер фон Грейм был командующим 6-м воздушным флотом, штаб которого располагался в Мюнхене, в районе Оберферинг-Фрайман. После пленения 24 июня 1945 года Грейм покончил с собой. Однако сведения о нем можно почерпнуть в дневниках Коллера и Шверина фон Крозига, в протоколах допроса генерала Кристиана и в показаниях Ханны Рейтч.
Впрочем, протесты Коллера и его возражения были напрасны, хотя и представляют определенный интерес. Коллер продолжал упрямо объяснять причину недоразумения, приведшего к падению Геринга, Грейму, Кристиану, фон Белову, руководителям Верховного командования вермахта и самому Гитлеру [177] , но ни осуждение, ни наказание так и не были отменены. Более того, обвинение было еще более ужесточено. В самые последние дни Борман издал приказ о казни Геринга, а Гитлер официально разжаловал его, лишил всех постов и изгнал из нацистской партии. Истина абсолютно не интересовала тех, кто осудил Геринга. В данном конкретном случае они не искали справедливости, они просто решили наказать Геринга за все его прошлые дела. Решив этот вопрос для себя, они перестали интересоваться оправдывающими подробностями, какими бы достоверными они ни были.
177
С Греймом Коллер передал Гитлеру полный письменный отчет, и Грейм утверждал, что доставил его по назначению. Тем не менее Гитлер до самого конца преследовал Геринга, и, когда Грейм и Рейтч встретились с Коллером в Целль-ам-Зее 8 мая 1945 года, они «осыпали рейхсмаршала грубыми оскорблениями». Грейм угрожал, что застрелит Геринга, а Рейтч просила Коллера не защищать его.
В ночь с 25 на 26 апреля Риттер фон Грейм вылетел в Рехлин. Самолет пилотировала весьма колоритная женщина, сопровождавшая Грейма в этом его последнем приключении, – знаменитая летчица Ханна Рейтч.
Рассказ Ханны Рейтч о последнем посещении гитлеровского бункера был неоднократно опубликован [178] . Это драматическое и напыщенное повествование; поскольку излишняя напыщенность и излишнее красноречие затеняют факты, мы можем усомниться в некоторых деталях этого рассказа и даже их опровергнуть. Сама Ханна Рейтч признала это – по крайней мере, отчасти. Тем не менее ее сообщение остается бесспорным в качестве источника сведений об определенных событиях [179] . Авторство некоторых особенно пылких пассажей вызывает серьезные сомнения, но мы можем отвлечься от всех этих стилистических излишеств. Мотивы, заставившие Рейтч полететь в Берлин, нам неизвестны, но зато сам полет позволяет высветить одно ее несомненное качество – личное мужество. Два ее перелета с Греймом – в Берлин и из Берлина – были так же опасны и волнующи, как ее многолетняя работа летчиком-испытателем.
178
В номерах News Chronicle за 28, 29 и 31 декабря 1945 года, в Cornhill Magazine (зима 1946 года) и в книге Уильяма Л. Ширера «Конец берлинского дневника», а также в нескольких американских и немецких газетах.
179
Без некоторых пояснений чтение протоколов допроса Ханны Рейтч не представляет никакой пользы.
Прибыв в Рехлин в ночь с 25 на 26 апреля, Грейм и Рейтч хотели дальше лететь на вертолете, чтобы приземлиться в саду имперской канцелярии или на какой-нибудь городской улице. Однако по прибытии в Рехлин они обнаружили, что единственный вертолет был поврежден. Однако пилот, который возил Шпеера в Берлин и обратно, оказался на месте. Ему приказали повторить полет по тому же маршруту. Лететь предстояло на «Фокке-Вульфе-190». Место в нем было только для одного пассажира, но Ханна Рейтч не хотела упустить возможность поучаствовать в захватывающем спектакле. Так как она отличалась маленьким ростом и Грейм не возражал взять ее с собой, полетела в хвостовом отсеке, куда протиснулась сквозь аварийный люк. В полете их сопровождали сорок истребителей. На бреющем полете им удалось прорваться сквозь плотный огонь русских зенитных батарей и сесть в Гатове, на единственном берлинском аэродроме, который пока оставался в руках немцев. В Гатове они сели всего с несколькими пробоинами в крыльях, однако среди истребителей сопровождения были большие потери.
Из Гатова Грейм попытался по телефону дозвониться до имперской канцелярии, но это оказалось невозможным. Отыскав на аэродроме тренировочный самолет, он решил лететь на нем в город и совершить посадку на улице, в непосредственной близости от канцелярии. Остатки немецкой эскадрильи отвлекли на себя огонь русских, а Грейм поднял самолет в воздух. Теперь он сам был за штурвалом, а Рейтч сидела в самолете как пассажир. Поднявшись чуть выше верхушек деревьев, они полетели к Бранденбургским воротам.
Под ними, в районе Груневальда, шли уличные бои. Через несколько минут очередь из русского пулемета пропорола брюхо тренировочного самолета. Грейм был легко ранен в ногу. Рейтч, склонившись через его плечо, удержала самолет и посадила его на Восточно-западную ось. Там Грейм и Рейтч остановили машину, которая доставила их в имперскую канцелярию. По дороге Грейму оказали первую помощь. В бункере его осмотрел доктор Штумпфеггер и наложил на стопу повязку. Был седьмой час вечера 26 апреля.
В хирургический кабинет пришел Гитлер, чтобы приветствовать Грейма. На лице фюрера, по словам Рейтч, читалась искренняя благодарность. «Даже солдат, – сказал он, – может не выполнять заведомо бессмысленный приказ». Гитлер спросил Грейма, знает ли он, зачем его вызвали в имперскую канцелярию. Грейм ответил отрицательно. «Дело в том, – заговорил Гитлер, – что Герман Геринг предал меня и Отечество. За моей спиной он начал переговоры с врагами. Это был бессовестный и трусливый акт! Вопреки моим приказам, он отправил мне бесстыдную телеграмму, в которой напомнил, что когда-то я назначил его своим преемником, и теперь, когда я не могу больше управлять страной из Берлина, он готов занять мое место и править из Берхтесгадена. В конце телеграммы он заявил, что если не получит ответа до половины десятого вечера того же дня [180] , то будет считать это моим согласием!»
180
На самом деле до десяти часов вечера.
Во время этой речи из глаз Гитлера текли слезы. Голова была бессильно склонена, лицо страшно побледнело. Когда Гитлер протянул Грейму телеграмму Геринга, она тряслась в его руке. Пока Грейм читал, Гитлер, тяжело и поверхностно дыша, смотрел на него. Лицо фюрера подергивалось. Внезапно он начал кричать:
– Это ультиматум! Не осталось ничего! У меня не осталось ничего! Все меня предали, нет такой низости, такого бесчестья, какие не свалились бы мне на голову, а теперь еще и это! Это конец. Ничего поправить уже нельзя!» [181]
181
Фрейлейн Рейтч опровергла наиболее красочные места из этого отрывка, но подтвердила, что смысл событий передан верно. То же самое говорит и Коллер, цитируя Грейма.