Последние дни Помпей
Шрифт:
— Она хорошо поет и играет, как Муза, — сказал Кален. — За эти таланты мой хозяин охотно платит.
— Да он просто бог! — вскричал Бурдон с жаром. — Всякий богатый человек за щедрость должен быть причислен к богам. Но выпей вина, старый дружище, и расскажи обо всем подробнее. Что она там делает? Она напугана, говорит, что дала страшную клятву, и молчит, как воды в рот набрала, от нее ничего не добьешься.
— И от меня, клянусь своей правой рукой! Я тоже дал клятву молчать.
— Клятву! Что такое клятвы для нас с тобой?
— Это верно, обычные клятвы — ничто. Но эта… — И здоровенный жрец содрогнулся. — И все же, — продолжал он, осушив большую чашу неразбавленного вина, — признаюсь, я не столько боюсь нарушить клятву, сколько опасаюсь мести. Клянусь богами, этот человек могучий чародей и выпытает все даже у луны, вздумай я ей проболтаться. Не будем же больше говорить об этом. Клянусь Поллуксом, хотя у него на пирах чего только не бывает, скажу тебе, я никогда не чувствую себя там свободно. Хоть все стены тут и в копоти, те часы, которые я провожу с тобой и какой-нибудь простой, немудрящей веселой девушкой, из тех, что приходят сюда, мне гораздо больше по душе, чем великолепные оргии, которые тянутся до утра.
— Ну, если так, сделай одолжение, приходи завтра вечером, и мы славно кутнем.
— С удовольствием, — сказал жрец, потирая руки и пододвигаясь ближе к столу.
В этот миг они услышали за дверью шорох, словно кто-то нащупывал ручку. Жрец поспешно надвинул на лицо капюшон.
— Тьфу! Да ведь это слепая девчонка, — сказал хозяин шепотом, когда Нидия открыла дверь и вошла.
— Эй! Девка! Как ты смеешь… постой, ты бледна — допоздна была на пиру? Ну, не беда, молодо-зелено, — сказал Бурдон.
Девушка, ничего не ответив, в изнеможении упала на одну из скамей. Потом вдруг подняла голову и сказала решительно:
— Хозяин, можешь морить меня голодом или бить, но даже под страхом смерти я не пойду больше в этот нечестивый дом.
— Молчи, дура! — взревел Бурдон и сдвинул косматые брови, низко нависшие над свирепыми, налитыми кровью глазами. — Ты что, не слушаться? Гляди у меня!
— Ты слышал, что я сказала, — проговорила бедняжка и скрестила на груди руки.
— Как! Моя скромница, моя нежная весталка, значит, ты не пойдешь туда? Ладно же, тебя поведут силой.
— Я подниму криками весь город, — сказала она решительно и покраснела до корней волос.
— Мы и об этом позаботимся — тебе заткнут рот.
— Тогда, да помогут мне боги, — сказала Нидия, вставая, — я буду жаловаться властям.
— Помни о клятве, — раздался глухой голос. Это Кален в первый раз вмешался в разговор.
Услышав его, бедная девушка затрепетала; она умоляюще сложила руки.
— Ах я несчастная! — воскликнула она и зарыдала.
Как видно, эти горестные звуки привлекли Стратонику, потому что в тот же миг ее грозная фигура появилась в дверях.
— Отчего шум? Что сделал ты с моей рабыней, негодяй? — сердито спросила она Бурдона.
— Помолчи, жена, — сказал он сердито, хоть и не без робости. — Ты хочешь иметь новые пояса и красивые одежды, не так ли? Тогда усмири свою рабыню или тебе долго придется ждать обновок. Да падет гнев богов на голову этой дряни!
— В чем дело? — спросила старая карга, переводя взгляд с мужа на Нидию.
Девушка, которая стояла, прислонившись к стене, бросилась в ноги Стратонике, обхватила ее колени и, глядя вверх своими незрячими, но полными мольбы глазами, воскликнула:
— Добрая хозяйка! Ты женщина, у тебя были сестры, ты была молода, как и я, пожалей, спаси меня! Я не пойду больше на эти ужасные пиры!
— Молчи! — сказала старая карга и, грубо рванув Нидию за нежную руку, способную лишь плести венки, заставила ее встать. — Молчи! Эти чувства не для рабыни!
— Вот, жена, — сказал Бурдон, вынимая кошель и позвякивая монетами. — Слышишь эту музыку? Клянусь Поллуксом, ты больше не услышишь ее, если не взнуздаешь хорошенько эту кобылку.
— Девчонка просто устала, — сказала Стратоника, кивая Калену. — Когда она снова тебе понадобится, то будет не такой строптивой.
— «Тебе»! Кто здесь? — вскричала Нидия, поворачивая голову во все стороны и словно напряженно вглядываясь, так что Кален в испуге привстал.
— Эти глаза видят! — пробормотал он.
— Кто здесь? Отвечай, во имя неба! Ах, будь ты слеп, как я, ты не был бы так жесток! — воскликнула она и снова заплакала.
— Уведи ее, — велел Бурдон жене. — Терпеть не могу, когда скулят!
— Пойдем! — сказала Стратоника, подталкивая бедную девушку к дверям.
Нидия высвободилась с решительностью и достоинством.
— Послушай, — сказала она, — я повиновалась тебе беспрекословно, а ведь я была воспитана… Ах, мама, моя бедная мама! Думала ли ты, что меня ждет такая участь! — Она вытерла глаза и продолжала: — Приказывай что угодно, я буду повиноваться, но говорю тебе: как бы жестока, сурова и непреклонна ты ни была, я больше туда не пойду; а если меня поведут силой, я буду просить защиты у самого претора. Боги свидетели, я клянусь в этом!
Глаза Стратоники сверкнули. Она вцепилась девушке в волосы одной рукой и занесла другую — огромную правую руку, удар которой мог сокрушить хрупкое и нежное тело. Эта мысль, видимо, пришла в голову ей самой, потому что она удержала руку, потащила Нидию к стене, схватила с крюка веревку, которая часто — увы! — употреблялась для этой цели, и через мгновение пронзительные, жалобные крики слепой девушки огласили дом.
ГЛАВА III
Главк делает покупку, которая дорого ему обойдется.
— Здравствуйте, храбрецы! — сказал Лепид и, наклонив голову, вошел в низкую дверь таверны Бурдона. — Мы пришли посмотреть, кто из вас оказывает больше чести своему ланисте.
Гладиаторы встали, приветствуя трех знатных людей, которые были известны как самые веселые и богатые юноши в Помпеях — ведь от них во многом зависела репутация гладиаторов.
— Каковы звери! — сказал Клодий Главку. — Достойны быть гладиаторами!