Последние халдеи

Пантелеев Леонид

– Он у нас только что на уроке был, - продолжал Курочка.
– Потеха!

– А что он преподает?
– спросил Янкель.

– Что преподает?
– переспросил Курочка.
– А черт его знает. Ей-богу, не знаю.

Курочка добился своего. Мы с любопытством стали ждать появления нового халдея.

Он пришел к нам на четвертый урок.

Толстенный, бегемотообразный, он и без предупреждения развеселил бы нас. А тут, после загадочных рассказов Курочки, мы просто покатились со смеху.

– Наше вам!
– прокричал Японец.
– Наше вам, гиппопотам!..

Тряхнув двойным подбородком,

новый халдей грузно опустился на стул, который, как нам показалось, жалобно застонал под его десятипудовой тушей.

Лицо халдея лоснилось и улыбалось.

– Смеетесь?
– сказал он.
– Ну, смейтесь. После обеда хорошо посмеяться.

– Мы еще не обедали!
– закричал Мамочка.

– Нет?
– удивился толстяк.
– А когда же вы обедаете?

– После ужина.

– Шутишь, - улыбнулся толстяк.
– Ужин бывает вечером, а обед днем.
– Он хохотал вместе с нами.

– У нас, понимаете ли, свои обычаи, - сказал Цыган.
– Представьте себе, мы обедаем в три часа ночи.

– Ну?
– удивился халдей и, нахмурившись, добавил: - Я ведь узнаю, ты меня не обманешь...

– Почему вы такой толстый?
– крикнул Горбушка.

– Толстый?
– захохотал толстяк.
– Это я-то толстый? Чепуха какая. Вот лет семь-восемь тому назад я действительно был толстый.
– Он ласково погладил себя по животу.
– Я тогда ел много.

– А сейчас?

– А сейчас мало. Сейчас я вот что ем каждый день.
– Он придвинулся вместе со столом и стулом поближе к нам и стал считать по пальцам: - Утром четыре стакана чаю и два с половиной фунта ситного с изюмом.

– Так!
– воскликнули мы.

– На завтрак одну или две котлетки, стакан молока и фунт ситного с изюмом.

– Так, - сказали мы.

– На обед, разумеется, супчик какой-нибудь, жаркое картофельное, манная каша, кофе и фунт-полтора ситного с изюмом.

– Так, - с завистью сказали мы.

– На ужин я пью чай и ем тот же проклятый ситный с изюмом. Перед сном выпиваю молока и ситного съедаю... самое большее с фунт.

– Бедняга!
– воскликнул Янкель.
– Как же вы только живете? Голодаете небось?

– Голодаю, - сознался халдей.
– Если б я не голодал, я бы к вам в преподаватели не нанялся.

– Кстати, - сказал Янкель.
– А что вы будете у нас преподавать?

– Эту...
– сказал толстяк.
– Как ее... Географию.

Он усмехнулся, проглотил слюни и продолжал:

– Вот раньше, до революции, я ел... Это да! Меня во всех петербургских кухмистерских знали. Не говоря уже про первоклассные рестораны - Кюба там, Донон, Медведь, Палкин, Федоров. Приду, а уж по всем столикам: "Суриков пришел!" Это я - Суриков... Моя фамилия. И не только гости, но и вся прислуга в лицо помнила. Сяду за стол, а лакей: "Что прикажете, господин Суриков?" - или: "Слушаю-с, господин Суриков". У Федорова даже блюдо особое было - "беф Суриков". Вам это интересно?
– внезапно спросил Суриков.

– Интересно! Интересно!

– Ну, так я вам еще расскажу. Расскажу, как я на пари поспорил с одним сослуживцем в кухмистерской "Венеция" у Египетского моста. Поспорили мы на масленице, кто больше блинов съест. Багров говорит, что он, а

я утверждаю, что я. И поспорили. И, как вы думаете, кто больше съел: я или Багров?

– Конечно, Багров!
– закричал Янкель.

– Багров!
– закричали мы.

– Багров?
– воскликнул толстяк и подскочил на стуле.
– Вы серьезно думаете, что Багров?.. Так я вам вот что скажу: Багров съел четырнадцать блинов, а я тридцать четыре... Это что, - перебил он самого себя.
– Блины я не очень люблю, от них пить хочется. А вот сосиски - знаете?
– с капустой. Я их съедаю без всякого спору, добровольно, по тридцать штук. В кухмистерской "Лондон" - знаете?
– на Вознесенском, я однажды съел восемнадцать или девятнадцать порций жареной осетрины. В трактире - не помню названия - в Коломенской части меня посетители бить хотели за то, что я все бутерброды с буфета сожрал. В трактире "Бастилия"...

Толстяк раскраснелся, глаза его налились жиром и страшно сверкали. Мы молча следили за выражением этих глаз. Странная злоба закипала в наших сердцах. Мы сильно хотели есть, как всегда хотели, нас ожидал невеселый обед из пшенного супа и гречневой размазни, а тут человек распространялся о жареной осетрине, сосисках и ситнике с изюмом, которым мы угощали себя только в мечтах, да и то с оглядкой.

– В трактире "Бастилия" на Васильевском острове я в девятьсот десятом году сожрал целого поросенка с кашей. В Петергофе, кажется на вокзале, таким же образом я съел целого жареного гуся. И после еще двух рябчиков съел. В девятьсот четырнадцатом году в ресторане Носанова, угол Морской и Невского, я съел на пари сотню устриц...

В класс вошел Викниксор. Толстяк оборвал себя на полуслове.

– Занимаетесь?
– улыбнулся Викниксор.

– Занимаемся, - улыбнулся Суриков.
– Интересуемся, кто чего знает. Хорошие, между прочим, у вас ребята.

– Да-а, - сказал Викниксор неопределенно.

– Итак, - сказал Суриков.
– Вот вы...
– он обратился к Японцу.
– Чего, например, вы знаете по географии?

Японец встал и развязно прошел к доске.

– Знаю по географии очень много.

– Замечательно. Говорите.

– Вот, - сказал Японец, - Венеция находится у Египетского моста. Париж находится угол Морской и Невского. Лондон - не знаю, где находится, кажется, в Коломенской части.

– Еонин!
– воскликнул Викниксор, не замечая, как покраснел преподаватель.
– Ты забываешь, по-видимому, что я здесь и что тебе грозит изолятор и пятый разряд.

– Нет, - возразил Японец.
– Напрасно обижаете, Виктор Николаевич. Я повторяю те сведения, которые сообщил нам в своей высоконаучной лекции товарищ преподаватель.

Викниксор посмотрел на Сурикова. Тот долго сопел и пыхтел и наконец выговорил:

– Я им рассказывал тут кое-что из своей жизни. А они, вероятно, подумали, что это география. Так сказать, номером ошиблись.

– Вот, дети, - обратился он к нам.
– Знайте: Лондон находится в Англии. Так сказать, главный город.

Викниксор помрачнел, пожевал губами и хотел что-то сказать. Но тут зазвенел звонок, и несчастный толстяк был избавлен от позора публичного изгнания. Он ушел сам. Его не выгнали с треском, как выгоняли многих.