Последние из Валуа
Шрифт:
– Нет! Нет! – в едином порыве воскликнули пленники, в сердцах которых вновь затеплилась надежда на спасение.
Промолчали лишь барон де Ла Мюр и граф де Гастин, которые поняли, что под этим предложением скрывается нечто иное.
– Так вы согласны на это условие? – продолжал господин де Бомон. – Что ж, тысяча экю с каждого из вас составят двадцать четыре тысячи, которые барон де Ла Мюр потрудится выдать мне сполна немедленно; вы можете рассчитаться с ним позже.
Барон де Ла Мюр горько улыбнулся; они с Филиппом не ошиблись, решив, что дез Адре просто насмехается.
– Вам
Дез Адре сердито топнул ногой, изобразив разочарование.
– Полноте! Как же так? – воскликнул он. – Думаешь, что дело уж кончено, а между тем ошибаешься… Неужели, дорогой барон, вы не имеете…
– Один лишь король в состоянии, быть может, распоряжаться такой суммой.
– Быть может? Да, вы правы. Говорят, финансы его величества пребывают не в самом цветущем состоянии… Дьявол!.. Но так как, господа, я никогда не кредитую, то вынужден предложить вам нечто другое. Мы сильно скучаем в последнее время, а потому было бы совсем не дурно поразвлечься обществом ваших прелестных жен и дочерей, пока вы не внесете мне всей назначенной суммы… вам и не нужно будет спешить… Ну-ка, Ла Кош и Сент-Эгрев, выбирайте. Я, со своей стороны, беру себе эту прехорошенькую малышку, графиню де Гастин. Похоже, я удачно выбрал; она – лакомый кусочек, которым не пренебрег бы и сам король!
Женщины обмерли со страху; мужчины заскрежетали зубами в бессильной злобе.
Солдаты хохотали; Ла Кош сморкался; Сент-Эгрев теребил усы.
Дез Адре подошел к Бланш; госпожа де Ла Мюр кинулась между ним и дочерью.
– Пощадите! Пощадите! – взмолилась она.
– Давай, Ла Кош! – промолвил дез Адре.
Ла Кош подошел и, словно соломинку, подхватил баронессу.
– Матушка! – вскрикнула Бланш.
– Дитя мое… доченька… я…
Госпожа де Ла Мюр не закончила, не смогла закончить. Когда Ла Кош передал ее в руки солдат, она уже не дышала.
– Что такое, голубушка? – обратился дез Адре к Бланш. – Неужто мы предпочитаем нашего красавца Филиппа де Гастина этому ужасному барону дез Адре? Впрочем, я сознаю, что слишком стар для вас… Сент-Эгрев, уступаю тебе дочь барона де Ла Мюра, мой мальчик: бери ее!
– Премного благодарен, господин барон! – ответил Сент-Эгрев, теребя усы, и обвил рукой гибкую, стройную талию Бланш.
Но она оттолкнула его с силой, которой нельзя было подозревать в таком воздушном существе.
– Я поклялась тебе, Филипп, – крикнула она мужу, – умереть, если нельзя быть твоей… И я сдержу слово!.. Прощай!
Она быстро вынула из складок своего подвенечного платья кинжал, поразила им себя в грудь и безжизненно упала на паркет.
Мы не станем описывать, что было дальше.
Есть такие преступления, о которых рассказывать не следует.
Пока одна часть солдат дез Адре подталкивала к двери зала гостей Ла Мюра, пьяных от ярости и отчаяния, и вынуждала их подняться на платформу донжона, другие солдаты – или, скорее, другие разбойники, – словно гнусная свора, вырвавшаяся из рук столь же гнусного охотника, набросились на честных женщин, невинных девушек, начав срывать с них драгоценности и украшения.
Затем, забросив их – полумертвых, а то и вовсе уж мертвых – себе на плечи, эти бандиты направились со своими жертвами к темным глубинам лестницы.
Дез Адре, а вместе с ним и Ла Кош и Сент-Эгревом досмотрел эту ужасную охоту до самого последнего ее эпизода.
Наконец, когда последний солдат исчез за дверью, барон промолвил:
– Хе-хе! Попортили мы им немного свадьбу, а, господа?
– Бедняжка! – произнес Сент-Эгрев, склонившись над неподвижным телом Бланш.
– Тебе жаль ее, шевалье?
– Она была так хороша!
– Да, хороша, но какая дура!.. Ладно еще, я ей не понравился, но уж тебе-то ее Филипп и в подметки не годится! Теперь, Ла Кош, друг мой, дело за тобой.
– Сию минуту, барон.
Задача капитана Ла Коша в подобного рода походах состояла в том, чтобы разыскать место, где хранились сокровища завоеванного замка и, естественно, эти сокровища умыкнуть.
Еще ни разу не возвращался он из подобных поисков не солоно хлебавши, этот славный Ла Кош! Золото он чуял сквозь стены!
– Присоединишься к нам на платформе? – продолжал дез Адре.
– Да, барон.
– Стало быть, без тебя пляску не начинать?
– О, да, барон, не лишайте меня этого удовольствия!
– Хорошо, хорошо, мы подождем тебя, гурман! Ну что, пойдем, шевалье?
Глава IV. Как именно барон дез Адре представлял себе пляску. – Паж. – Которая доказывает, что быть остроумным весьма выгодно. – Проклят! Проклят!
Не будь барон дез Адре реальной исторической персоной, он вряд ли бы появился в нашем романе. Таких чудовищ придумать невозможно. Дез Адре убивал потому, что любил убивать, и в этом виде развлечения – который он смаковал, стремился довести до совершенства – предпочитал сбрасывать своих пленников с вершины какой-нибудь башни.
«Какая это радость, – говорил он, – видеть, как человека легонько подталкивают к краю платформы, все дальше и дальше, до тех пор, пока его ноги, колени, голова и бездна не превращаются в одну прямую линию. Со взъерошенными волосами, побелевшим лицом, скрюченными от страха пальцами и готовым вот-вот вырваться из груди сердцем, человек этот наконец летит вниз, несколько раз переворачивается в воздухе и, ударяясь о скалы, расплющенной безжизненной массой падает на землю.
Следующего, скорее, скорее!.. Следующего!.. Я буду смотреть, как они прыгают вниз, пока мне это не надоест, и лишь тогда крикну: довольно!»
Дез Адре, несомненно, был безумцем, кровожадным маньяком… Самым же ужасным было то, что для удовлетворения пожиравшей его жажды убийства этот человек задействовал лучшие качества воина: неустрашимость, прозорливость, проницательность, мудрость, энергичность, пренебрежение опасностью.
Разумом эти странные аномалии не понять.
Откуда эта храбрость, соединенная с трусостью? Почему, наряду с блестящим умом, в нем жила такая порочность?
Девиз его был таков: «Impavidum ferient ruinae». – «Тишина посреди руин».