Последние каникулы, Шаровая молния
Шрифт:
– Слушай, Крестна...- хихикая, начинал в который раз Кузьмин. Наконец ему удалось рассказать ей.
– Ох, дураки!
– закачала она головой.- Монастырь-то был женский, захудалый! Ослушниц там держали! Косточки-то хоть зарыли? Отведешь меня завтра.
Она разбудила Кузьмина чуть свет, перелезла вместе с ним через стену. Оглядев разорение, озабоченно покачала головой.
Она встала у ямы на колени, сложила на ее дне косточки. Потом бросила в яму горсть сырой глины и выжидательно посмотрела на Кузьмина. Он бросил на косточки горсть земли, и в нем что-то изменилось.
– Засыпай,- сказала Крестна.
Кузьмин взялся было за лопату, но происшедшая в нем перемена подтолкнула его, и он стал глину ссыпать
– Засыпь ровней и дерном прикрой,- настояла Крестна.- Чтобы больше его никто не беспокоил.- Она встряхнула Алешкину курточку и подала ее Кузьмину.- Ну, иди!
Кузьмин отошел и услышал, как Крестна сказала: "Ну, прощай!" - поклонилась и пошла к стене. У самой стены они оглянулись.
– Вот матери бывают!-высказался дома Кузьмин.- Людоедки!
– Ей воздалось, Андрюша,- шепнула Крестна.
– От кого же это? Может быть, от бога?
– От людей, от совести... Назови это так.
– Так не бывает,- зло сказал Кузьмин.- Такие люди не меняются. Это не люди вообще-то.
– А я?
– Крестна подняла на него полные боли, с проступившими слезами глаза.- Какая я, Андрюша?
– Ты?
– изумился Кузьмин.
– Я обманула первого своего мужа, Николая Ивановича, и он застрелился.- Она говорила это и все выпрямлялась, поднимала голову, становилась огромной, а он, Кузьмин,- все меньше и меньше.- Да, Андрюша. А в день моей второй свадьбы умерла дочка... Лялечка. Вдруг стала баловаться и поперхнулась наперстком.- Крестна судорожно вздохнула.- А того мужа я бросила в восемнадцатом году... И он умер в тюрьме, от сердечного приступа...
Кузьмин с вытаращенными глазами затряс головой.
– Неправда, Крестна!
– останавливая ее, сказал он.
– Это было, миленький мой. Не бойся правды обо мне. Но посмотри на меня - разве это живое лицо?
– Она потрогала, как чужие, лоб, щеки и губы.- Я их не чувствую - их нет... Прости меня! И пойми: все плохое делается от головы, а хорошее - от сердца. Живи сердцем!
Кузьмин не понимал ее. Из-под него выбили опору, и он висел над землей, и не за что было схватиться.
Он подошел к Крестне, уперся лбом в жесткое ее плечо.
– Какая страшная штука жизнь!
– решил он, помолчав.
– Только когда оглядываешься,- тихо возразила Крестна.- Люби меня по-прежнему, Андрюшенька!- сказала она, всматриваясь в его лицо.- Я тобой свою душу спасаю.
– Я люблю тебя,- ответил Кузьмин. И она прижалась к нему лицом.- Выпей валерьянки,- заволновался он,- сердце болит, да?
– Не волнуйся,- отстраняясь, сказала Крестна.- У меня сердце крепкое. Мне еще тебя выводить в люди надо. А человек живет, пока что-то не сносится: душа или тело. Дело держит человека, душу ему укрепляет.- Она приклонила к нему голову.- Тебе в школу пора,- напомнила она, с любовью оглядывая его, и понаблюдала, как он собирается.Он ушел, а она прилегла отдохнуть. Закрыла глаза и вспомнила тот жаркий летний вечер, почти ночь; затемненный город, глухую тишину пустых улиц, свою слабость и облегчающие слезы в живой теплоте храма, общего горя и общей молитвы. В тот день она получила повестку-похоронку на третьего своего мужа, но было много работы, она печатала до спазма в пальцах, и внимательный начальник канцелярии отпустил наконец ее отоспаться и выплакаться. Город, куда она попала с эвакуированным наркоматом, был мал, жили в тесноте, раздражающей ее, и, придя к себе "домой", слушая тихий плач детей соседки, она припомнила недавний рассказ знакомого о хворающем сыне племянницы. Ей представилось, что он так же скулит, но тут же поняла, что дети плачут вместе с матерью-вдовой, и, взвинченная этой всей безысходностью, она кинулась на улицу, на работу, но, не дойдя до нее квартала, свернула, вошла за ограду церкви. В храме она пробыла до утра, отходя и согреваясь проступившими наконец-то слезами. С того дня лицо у нее стало меняться.
Когда она вспоминала о том лете, у нее начинала кружиться голова.
Сейчас она встала, оправила постель и пошла на кухню - надо было готовить обед.
– Извини, Анна Петровна,- сказал дядя Ваня,- за вчерашнее. Фронтовики собрались, ну и... Андрюша...
– Андрюша своему делу смеялся,- успокоила его Крестна.
3
Приближались выпускные экзамены и конкурс в институт, а на тумбочке у Крестниной кровати в английском, тонком, с подкладкой конверте лежало письмо, в котором впервые за эти годы четким мелким почерком отец обратился к Кузьмину.
Почти три года Кузьмин писал родителям поздравления к праздникам и дням рождения, трафаретно сообщая об отметках, благодаря за подарки. А Крестна округлыми буквами дописывала короткие письма, дважды в год отсылая им фотографии Кузьмина. В ответ шли наставительные письма, изредка, с оказией, они получали посылки с вещами - пальто, костюмами, обувью. Все эти вещи всегда были впору, потому что на обороте фотографии Крестна указывала рост и размер обуви Кузьмина.
И теперь, круша привычную жизнь, с папиросной бумаги он услышал громкий голос отца: "Дорогой Андрей! Все эти годы я не имел повода упрекнуть тебя, так как ты сознательно относился к своим обязанностям и сильно подтянулся в смысле учебы. Надеюсь, что теперь ты не тот равнодушный мальчик, которого мы с мамой со страхом и болью оставили на Родине.
Думаю, что аттестат зрелости у тебя будет посредственным, и это почти не оставляет тебе шансов для поступления в серьезный институт. Это расплата за легкомыслие и недисциплинированность, которые ты проявлял раньше. Анна Петровна сообщила нам, что благодаря знакомству с биологом ты выбрал медицинский институт. Это огорчает меня.
Я всегда чувствовал глубокое уважение к медикам, ты много раз слышал о том, что во время Великой Отечественной войны они спасли мне жизнь. Это дает мне право, помимо родительского долга, сказать, что у тебя, к сожалению, нет качеств, которые позволят стать тебе настоящим врачом: усидчивости, упорства, воли, чувства ответственности. Я пишу об этом, потому что чувствую себя в ответе за твой правильный выбор жизненного пути.
Я хотел и сейчас хочу, чтобы ты знал - только армия может помочь слабовольным людям. В армии, где сама структура пронизана дисциплиной, человек неглупый обязательно обретает чувство собственного достоинства, так как обязательно находит свое место, как говорится, в общем строю.
Подумай обо всем этом, Андрей, и, прошу тебя, ответь мне, несмотря на свою занятость, хотя бы коротко. Крепко целую. Передай мою благодарность и пожелания здоровья Анне Петровне. Твой папа".
Письмо, адресованное лично ему и прочитанное сначала им, а потом Крестной, лежало на тумбочке, нарушая привычный порядок.
– Зачем ты написала им?
– недовольный, спросил он Крестну.
– А чего же прятаться? Ты решил-держи ответ.
Он все тянул с ответом, как вдруг пришла телеграмма - мама и Николашка возвращались домой.
...Сломали на знакомой двери рассохшиеся печати, он вошел в как бы уменьшившуюся квартирку; он узнал, казалось, позабытый запах родного дома.
Крестна мыла окна; Кузьмин безошибочно расставил мебель, снял наволочку, жесткую и желтую, с люстры, и вечером, когда ее зажгли, чтобы попить чай на дорогу, он оказался почти дома, перенесясь на три года назад, в невозможное, оцепенелое время.