Последние первые планетяне
Шрифт:
– Может стоит? – впрочем, возразила Макс. – Нельзя, как другие, упорно отрицать, что ресурсы Моргунова изменят положение дел в Борей-Сити. Позволят избегать трагедий…
– Не надоело крутить одну пластинку?
– Я просто уверена: время настало. Разве вы не чувствуете, как подул ветер перемен? – (Давыдов иронически пожал плечами.) – Да им буквально развеяло прах Громова по чертовой пустоши! – почти вскрикнула девушка, однако быстро успокоилась. – Не смейте усомниться в моем уважении к этому человеку, – сказала она, – однако были вещи, в которых он ошибался, а остальные закрывали глаза. Тупое нежелание вести дел с Моргуновым было такой ошибкой. В ваших силах все изменить…
Давыдов слышал, что девушка еще говорит, но слов уже не разбирал. Не пытался даже – мысли были заняты другим, а именно сочувствием к
Это, в свою очередь, навело молодого начальника на неожиданное заключение, что при всей беззаветной любви и преданности родному краю, фронтирцы тем не менее решительны лишь в бездеятельности и трусости прикладывать свою руку к изменениям на взрастившей их земле. Они кричат, вопят, срывают голоса, заявляя о том, что «подул ветер перемен», и нужно срочно рушить прежние устои и возводить на их руинах новые. Но все-таки стоят в стороне и ждут, пока за них это сделают другие. Поэтому они вечно цепляются за отчаянных одиночек, как старшина Громов, готовых положить жизнь на то, чтобы добиться маломальского успеха. И на пришельцев издалека, вроде Николая, которым нечего терять, ведь в случае неудачи их попросту отошлют назад, в Большое Кольцо, без объяснений и критичных последствий. Они садятся на плечи таких людей, давят, указывают, как лучше будет поступить, чтобы потом, не шевельнув и пальцем, наблюдать положительные изменения, во всеуслышание заявляя, будто стояли у самых истоков прогресса.
За время нахождения на фронтире Давыдов подмечал уже немало неприятных сторон у местных: от оголтелого патриотизма до бессмысленной жестокости. Между тем трусость, как и привычка примазываться к чужим заслугам была наиболее омерзительной из черт.
Страшно представить, к каким выводам и неприятным открытиям пришел бы Николай в результате этих измышлений, однако от большего погружения в кроличью нору начальника спас автомобильный навигатор. Система заговорила суровым тоном, как будто обозленная на глупых пассажиров, и сообщила, что до пункта назначения остается не более двух кварталов. Полицейские быстро переглянулись и, не произнеся ни слова, тем не менее согласились, что развернувшийся в машине спор должен остаться между ними, и не следует больше поднимать этой неудобной темы. Разумеется, каждый остался при своем мнении. Давыдов, как и раньше, видел предложение перевернуть прежние порядки форменным безумием, а Максим, со своей стороны, сочла, что старшина глуп и податлив, и не пойдет наперекор устоям многих лет.
Этот разговор, таким образом, укоренил недопонимание между офицерами борейского управления, что, несомненно, в свете грядущего было совсем не добрым знаком.
Глава седьмая. Четыре первых знакомства
«Есть распространенное мнение, будто Запад, помимо прочего, является идеальным пристанищем для людей, уставших от жизни, вечных странников, тихонь и одиночек. Я вам скажу – это откровенно чушь. Какой бы бесконечно быстрой и полной тревог ни казалась жизнь в Большом Кольце, она стократ спокойнее жизни на фронтире. Я на собственном опыте убедился, что только сумасшедшие бегут сюда от так называемой петли рутины. Ищите нового начала? Бесплатный вам совет: не ищите на Западе…»
Р.Р.
Из заметок о Западе, 22** год
31
Как на первых порах пребывания Давыдова в городе недоверие к выскочке с востока не мешало офицерам верно исполнять долг, так разногласия, нынче разобщившие управление на несколько лагерей, не препятствовали тихому, но верному течению дел, касающихся убийства Василия Громова. Хотя первый помощник и Камилла все еще не упускали шанса дать понять, что не верят в причастность Призраков Охоты к случившемуся, ссылаясь по большей части на прежнюю бескровность разбойничьих налетов, они тем не менее, стиснув зубы, отрабатывали жалование и вместе со всеми составляли план по аресту неуловимых преступников.
Лидерство в этом вопросе ожидаемо возложил на себя старик Хоев. С его выдающимся опытом службы фронтирским законником, особенно во времена, когда жизнь на Западе была до того опасна, что и рядовые граждане не выходили из дому без револьвера, Борис выступал незаменимой деталью сложносочиненного полицейского механизма. Сколько ни уговаривали члены Совета Старейшин его отойти в сторонку от опасного предприятия и оставить поимку убийц на долю «озорного молодняка», Хоев тем не менее не помышлял отступать. Он смеялся порой, что таких трусливых сосунков, как Призраки, за всю службу еще не видывал. Вот в его годы, вспоминал, преступники были настоящие: до мозга костей бессердечные упыри.
Иными словами, Борис умышленно недооценивал бандитов, с которыми им предстояло сцепиться. Николай не мог понять, действительно ли старик верит в коллег, или с его стороны это способ подхлестнуть юных товарищей перед решающими днями.
Не успели в городе стихнуть разговоры о том, какую чудесную сыграли церемонию по Громову, и как печально, но спокойно знать его судьбу, а законники уже разрабатывали идеи, чтобы застать Призраков врасплох и заставить самих прийти в руки полиции.
Через пару дней после разговора Николая с Максим офицеры съехались на загородную станцию на «Глотке». Стоял аномально холодный вечер, и воздух на вершине горного хребта, чистый, словно отфильтрованный, хорошенько прочищал мозги и благоволил полету мысли и свободе фантазии. По кличу Давыдова на станцию прибыло все управление, однако несколько поступивших из города вызовов заставили некоторых возвратиться к службе. В конце концов обсуждать составленный Хоевым план остались, помимо старика, Николай, а также Камилла, которая за сутки до этого умудрилась повредить руку при игре в бейсбол, и теперь опасалась отправляться на выезды, не имея возможности пользоваться оружием. Это поначалу страшно не нравилось Минину, потому как он, в отличие от девушки, не считал револьвер важнейшим инструментом в арсенале полицейского, но уже вскоре был вынужден капитулировать перед назиданием невесты. Та не только вступилась за подругу, но также заметила, что ни за что не пустила бы самого Антона на службу, не будь он в состоянии крепко держать в руке пистолет. Камилла, таким образом, несмотря на явное напряжение между ней и старшиной, осталась на станции, и дальнейшее активное участие девушки в обсуждении вселило в Давыдова надежду, что все не так плохо в его отношениях с несогласными подчиненными.
Времени было далеко за восемь, когда офицеры остались на станции втроем. Поначалу разговор шел о том, как борейским офицерам удалось спугнуть бандитов в прошлый раз, еще под лидерством предыдущего старшины. Эта история, не отраженная ни единым словечком в записях Василия Громова, что само по себе необычно, казалась Николаю запутанной и совсем не нравилась ему. В ней то и дело всплывали белые пятна недоговорок и противоречий. И в то время как старик Хоев называл дело одним из самых неясных на его памяти, Камилла упорно списывала несостыковки на так называемые фронтирские реалии, порой путающие вещи так, что зеленое становится сладким или чего похуже. Давыдова терзали сомнения; он специально настаивал, что в этот раз необходимо довести дело до конца. Не просто ситуативно выдворить Призраков из окрестностей Борей-Сити, но выяснить, откуда те совершают набеги, и накрыть шайку раз и навсегда.
Впрочем, даже старик Хоев при всем оптимизме относительно затеянного предприятия оставался сдержан в оценках.
– Я, парень, не спешил бы мчать вперед электровоза, – в конце концов перебил он речь Николая. – Согласен, хорошо мерзавцев переотправлять за решетку, да только стоит помнить: ребятки при Василии этим делом занимались месяцами и не нашли даже намека, где те могут базироваться. Еще и схрон под носом проглядели. – Борис горько посмеялся и выругался.
– Сами вы в расследовании не участвовали? – тогда спросил Давыдов.