Последние похождения Арсена Люпэна. Часть I: Двойная жизнь Арсена Люпэна
Шрифт:
— Не знаю и сам…
— Это, однако, просто. Случайность привела к нашей встрече. Ты молод, хорош собой, ты поэт, ты умен — и, как доказывает твой поступок в минуту отчаяния, — предельно честен. Это качества, редко встречающиеся вместе. Я высоко их ценю… и беру на свой счет.
— Они не продаются.
— Болван! Кто говорит о купле-продаже? Свою совесть оставь себе. Это слишком драгоценное украшение, чтобы я его у тебя отнял.
— Чего же вы требуете?
— Твоей жизни!
И, указывая на истерзанную шею молодого человека, повторил:
— Твоей жизни!
Он взял в руки голову Жерара и продолжал с чуть насмешливым воодушевлением:
— Ты свободен! Никаких уз! Не должен более нести груз собственного имени. Ты вычеркиваешь тот инвентарный номер, которым общество отметило тебя, как тавром, каленым железом, отпечатанном на плече невольника. Свободен! В этом мире рабов, где каждый носит свой ярлык, ты можешь либо приходить и уходить неопознанным и невидимым, как владелец волшебной шапки, либо выбирать себе по вкусу ярлык — какой тебе больше понравится. Способен ли ты понять, какое редкое сокровище будешь представлять собой для натуры художника, для себя самого, если пожелаешь? Целая жизнь — девственная, совсем новая! Твоя жизнь станет воском, из которого ты сможешь лепить, что захочешь, по воле твоего воображения или по советам рассудка!
Юноша устало махнул рукой.
— Э! Что мне делать с таким сокровищем? Что сделал я с ним до сих пор? Ничего!
— Вручи его мне.
— А вы — что можете с ним сделать вы?
— Все. Если ты не такой художник, им стану я. Восторженный, неистощимый, неукротимый. Если нет в тебе священного огня, он пылает во мне! Где ты терпел неудачи — там успех ждет меня! Вручи ее мне, твою жизнь!
— Обещания, слова! — воскликнул молодой человек, на лице которого появились первые признаки оживления. — Пустые мечтания! Уж мне-то хорошо известно, чего я стою!.. Я знаю, какой я трус, как легко поддаюсь разочарованию, как бесплодны всегда любые мои усилия, как я ничтожен. Для новой жизни мне надобна воля, которой у меня нет.
— У меня есть моя…
— У меня нет друзей…
— Теперь будут!
— Никаких возможностей…
— Ты получишь их от меня. Да какие! Должен будешь только черпать из них. Черпать, как из волшебного сундука.
— Но кто вы такой, в конце концов?! — воскликнул юноша в полной растерянности.
— Для всех остальных — князь Сернин… Для тебя — какая разница? Я больше чем князь, больше, чем король, больше, чем император.
— Кто же вы?.. Кто же вы такой?.. — бормотал Бопре.
— Хозяин… Тот, кто желает и может… Кто действует… Моей воле нет пределов, моей власти — границ… Я богаче, чем самый богатый из людей, ибо его богатство принадлежит мне. Я могущественнее самых могучих, ибо их сила — в моем распоряжении…
Он снова взял в руки его голову и, проникая в душу взглядом, сказал:
— Стань богатым… Стань сильным… Ибо я предлагаю тебе само счастье… И сладость жизни… И покой для души поэта. И также славу… Согласен?
— Да… Да… — прошептал Жерар, покоренный, ослепленный. — Что я должен делать?
— Ничего.
— Но все-таки…
— Ничего, говорю тебе. Все здание моих планов покоится на тебе, но ты не участник игры. Тебе не отводится активной роли. На это время ты лишь статист… Даже меньше! Пешка, переставлять которую буду я.
— Но чем же мне заняться?
— Ничем… Пиши стихи. Живи, как захочется. У тебя будут деньги. Ты будешь радоваться жизни. Повторяю, в моей затее для тебя нет деятельной роли.
— И кем я буду?
Сернин вытянул руку в сторону соседней комнаты:
— Ты займешь место того. Ты и есть теперь тот, другой.
Жерар вздрогнул от возмущения.
— О нет! Ведь тот — мертвец!.. И затем… Затем… это преступление… Нет, я хочу, чтобы эта новая жизнь была создана для меня, задумана для меня… Никому не известное имя!..
— Нет, только тем!.. — властно, с неумолимой энергией воскликнул Сернин. — И никем другим! Именно им, ибо его судьба прекрасна, ибо имя его овеяно славой и он завещает тебе десятивековое наследие благородства и родовой гордости.
— Это преступление, — без сил простонал Жерар.
— Ты станешь им! — молвил Сернин с безмерной силой. — Только им! Иначе будешь вновь Жераром Бопре, а над Бопре мне принадлежит право жизни и смерти. Выбирай.
Он вынул револьвер и наставил его на юношу.
— Выбирай! — повторил он с неумолимым выражением на лице.
Жерар, охваченный страхом, с рыданиями повалился на кровать.
— Я хочу жить!
— И твое желание твердо? Безвозвратно?
— Да, тысячу раз да! После того, ужасного, что я сделал, смерть кажется мне слишком страшной… Все… Все на свете, лишь бы не смерть… Все!.. Страдание… Болезнь… Голод… Любые пытки, любые унижения!.. Даже преступление, если придется… Только не смерть!
Он дрожал как в лихорадке.
Князь удвоил свой напор, говоря с жаром, сжимая его в тисках своих уговоров, как добычу.
— Я не потребую от тебя ничего невозможного, ничего плохого… Буду в ответе за все, что бы ни случилось… Ни единого преступления… Самое большое — немного боли, несколько капель твоей крови придется пролить… Но чего это стоит перед ужасом смерти?!
— Страданий я не боюсь.
— Тогда пусть это случится сразу! — крикнул Сернин. — Сейчас же! Десять секунд страдания, и все! Десять секунд, и жизнь того, другого — твоя!
Он схватил его обеими руками, усадил на стул, пригвоздил его левую руку растопыренной ладонью к столу. Мгновенно выхватив из кармана нож, приставил лезвие к мизинцу, к середине второго сустава, и приказал:
— Ударь вот здесь! Сделай это сам! Стукни кулаком, и кончено!
Он завладел его правой рукой и пытался ударить ею по ножу, как молотком.
Жерар забился в конвульсиях от нового ужаса. Он начал понимать.
— Ни за что! — лепетал он. — Ни за что!
— Бей! Один удар, и все в порядке; ты станешь во всем подобным этому человеку, никто тебя не сможет узнать.
— Его имя…
— Сначала бей!
— Ни за что! О, какая мука!.. Умоляю… Потом…
— Сейчас… Я требую… Надо…
— Нет… Нет!.. Не хочу!..