Последние романтики

Харрис Рут

– А в Париже ты скучаешь о Нью-Йорке, – закончил Эрни фразу за него.

– Нет. Больше не скучаю, – сказал Ким. – Я бы мог прожить здесь до конца моих дней.

– У тебя с Николь серьезно?

– Всегда было серьезно, – сказал Ким, – с самого начала.

– Только не натвори ничего такого, о чем будешь потом сожалеть, – сказал Хем. Его глаза приобрели странное выражение.

– Ты даешь мне совет? – спросил Ким. – Или же ты в большей степени относишь это к самому себе?

– И то, и другое, – признал Хем. – Хедли с Бамби сейчас в

Шкрансе. Здесь, в Париже, у меня роман с Полин. Днем она ходит на показы мод, ночи мы проводим вместе… – Эрни пожал широкими плечами. – Я понимаю, что должен порвать с Полин. Но не могу. Я люблю сразу двух женщин, и это невыносимо. В начале это было прекрасно, но сейчас все изменилось. Это противоречит всему, во что я верю, и разрывает меня на мелкие кусочки.

– Хедли знает о Полин?

– Нет, – сказал Эрни. – Полин очень старается поддерживать с ней дружбу, она пишет ей письма, покупает подарки для Бамби. Я уверен, Хедли ничего не подозревает.

– Что же будет?

– Не знаю, – сказал Эрни, делая знак, чтобы принесли еще один графин. Это был уже четвертый. Было уже около пяти часов, и постепенно начинала прибывать вечерняя публика. – А что ты о себе думаешь? Черт, Салли беременна. Знаешь, она начинает подозревать кое-что.

Ким отвернулся.

– Нет, она ничего не знает. Она никогда слова не сказала. Ни словечка.

– Зато мне сказала, – сказал Хем. – Она спросила, что такого притягательного в Париже. Я тогда ничего не знал, поэтому ответил, как принято: свобода, жизнь, артистическая атмосфера, никаких буржуазных предрассудков. Сказал, что ты испытывал жажду к перемене мест. Книга закончена. Надо немного погулять.

– Если бы она не забеременела, тогда было бы намного легче, – сказал Ким. – Я бы хорошо обеспечил ее и ушел с чистой совестью. Мы бы остались друзьями.

– Какой ты мечтатель, Ким, – сказал Эрни. – Женщины не прощают неверности. Они не могут быть великодушны в своих чувствах. – Хем одним глотком осушил стакан. – Ты никогда не думал о самоубийстве?

Ким отрицательно покачал головой.

– Вот если бы можно было устроить так, чтобы умереть во сне, – размышлял Эрни, – это было бы лучше всего. После этого самым лучшим способом было бы выпрыгнуть ночью с корабля в море. Ты прыгаешь, и все. – Он еще продолжал говорить о смерти. Сладкая смерть в снежной лавине, героическая смерть на арене для боя быков, смерть храбрых на поле боя…

– Все о смерти и о смерти, – сказал Ким Николь в ту ночь. – У Эрни смерть на уме. Он жутко напился за обедом. Он весь запутался. Он любит Полин, любит Хедли и ненавидит себя.

«А ты? А я? А Салли?» – подумала Николь. Она хотела спросить его, но не стала этого делать. Ким все время говорил об их «будущем», но как-то неконкретно. И в самом деле, он ни разу, во всех их разговорах, не сказал, что любит ее.

– Он слишком много о себе думает, на мой взгляд, – вслух сказала Николь. – Эрни жестокий человек.

– Хем? Ты шутишь. Хем выдающийся человек. Честный,

великодушный. Он выше всех, кого я когда-либо знал. Если бы мне нужен был герой для подражания, я выбрал бы Хема, – сказал Ким. – И я не единственный, кто так считает.

– Ты видишь только то, что он хочет, чтобы ты видел, – сказала Николь, которая не разделяла страсть американцев к почитанию героев. – Хему нравятся богатые женщины. Сначала Хедли. Сейчас Полин. Я знаю ее. Она пишет о модах в журнале «Вог». Она хороша собой и очень богата. Богаче, чем Хедли. Хем носится со своей честью, потому что может позволить себе это – на деньги женщин.

– Да ты что! – сказал Ким, но вспомнил, что сказал о Хеме Гюс Леггетт очень давно, насчет того, что Хем живет на деньги с капитала Хедли, и задумался над проблемой Хема и денег. Хем всегда говорил, что презирает деньги, презирает богатых. Но теперь, когда Ким задумался об этом, он понял: где богатые, там и Хем. – Кстати, о деньгах, – сказал Ким, – если бы у меня были деньги, я сделал бы тебе подарок. Один большой подарок. И я точно знаю, что бы я купил для тебя: я бы купил для тебя весь этот дом, Николь. Ты заслуживаешь иметь свой собственный дом.

– Но мне довольно и этой квартиры. Я почти не бываю в ней, кроме как для того, чтобы переодеться и поспать.

– Ты заслуживаешь большего, – настаивал Ким. – А сейчас, когда мы снова вместе, мы проводим здесь довольно много времени.

– Иногда я думаю, что не заслуживаю даже того, что у меня уже есть, – сказала Николь. – Тем более еще большего.

– Как ты можешь так говорить? Знаешь, что я сделал, когда первый раз заработал солидные деньги? Я купил себе такой дом, который хотел. Огромное чудовищное здание, старая стеклянная фабрика, ее переделали точно так, как я хотел. Для меня, для моей работы, для моего удовольствия. Теперь, если я всего лишусь, у меня все же останется этот дом.

– У меня есть магазин. Мне принадлежит целое здание на Вандомской площади! Вот что сделала я, когда у меня появились деньги, – сказала Николь немного агрессивно. Она помнила, с каким страхом подписывала контракт, совсем не уверенная в том, по плечу ли ей такое дело. – Так что мы не слишком отличаемся друг от друга.

– Как раз наоборот. Твое здание – это вложение капитала. Это твой бизнес, Николь. Мой же дом принадлежит мне лично. Он мой. – Ким жестом обвел комнату. – Николь, у тебя нет даже своей собственной мебели.

– Я прекрасно обхожусь и этой, – сказала она, но слова Кима начинали расстраивать ее. Ей вспомнились туманные намеки друзей, когда она пожертвовала всем, чтобы жить там, где жил Бой – в его загородном доме под Парижем, в его – «люксовом» номере в «Рице». Месяцами ее собственная квартира служила ей складом, подсобным помещением.

– Что значит «обхожусь»? Почему именно ты должна «обходиться»?

– Я так воспитана, – начала было Николь и внезапно осеклась. Она чуть было не сказала больше того, чем хотела.