Последние романтики
Шрифт:
Майкл Эссаян родился вместе со столетием – в январе 1900 года. По традиции он считал себя армянином, потому что его родители были армянами; по рождению и по образованию он чувствовал себя англичанином; благодаря своему браку он приобрел связи с Германией; инстинкт же сделал его одним из тех людей, которые чувствовали себя в равной степени уютно и в Венесуэле, и в Египте, и в Париже, и в Стамбуле, и в Багдаде, и в Нью-Йорке. Он был темноволосым, красивым, среднего роста, крепкого сложения. Его карие миндалевидные глаза искрились юмором и умом, полные, красивые губы говорили о восточной чувственности натуры. На него можно было положиться,
Китайский иероглиф, обозначающий слово «кризис», состоит из двух слов: «опасность» и «возможность», – объяснял Эссаян. – Если ты будешь рассматривать кризис как возможность, твои дела будут идти нормально, – советовал он ей. – Людей с деньгами более чем достаточно, они и сейчас приезжают в Париж. Почему бы тебе не привезти им Париж?
– Этого никто никогда не делал, – сказала Николь, вспоминая, что нечто подобное ей уже советовала Маргарет Берримэн. – Мне твоя идея нравится, – заключила она.
В 1933 году Николь взяла свои коллекции, манекенщиц, портних в турне за границу. Она поехала в Рим, Мадрид, Лондон, Бейрут, Рабат и Багдад. Ее «передвижные показы моделей» стали сенсацией и были подробно описаны в прессе. Это был новаторский шаг.
– Мы принимали заказы и снимали мерки за границей, – рассказывала Николь за ужином в «Максиме», где они взяли столик для троих. – Сами же платья шьются здесь, в ателье на Вандомской площади. Изготовленные заказы мы рассылаем заказчикам из Европы и Ближнего Востока. Следующее наше турне пройдет по Америке, Северной и Южной.
Волнение, с которым Николь описывала успех, принесенный новаторской идеей, было сродни тому возбуждению, которое охватывало Кима, когда работа продвигалась хорошо и легко, как бы даже сама по себе. Пока Николь говорила, Ким размышлял, что, вероятно, для написания «Воспоминаний о счастливом времени» он сможет приехать в Париж.
– Остальные модельеры взяли пример с Николь, – сказал Майкл. – Пату устроил показ мод в Лондоне и Эдинбурге. Жан Десс едет в Брюссель. Но первой это сделала Николь! Она, как всегда, проявила оригинальность! – Гордость Майкла за Николь, его глубокая к ней привязанность были очевидны.
– Все всегда шли следом за Николь и брали с нее пример, – сказал Ким. – С самого начала. – Он станет жить в гостинице, цены, вероятно, те же, что и в «Алгонкине», предстоят иные расходы. Николь привыкла к «Максиму», к «Рицу», а он себе этого позволить не мог.
– Вы тоже всегда становились зачинателями новых течений в литературе, – заметил Эссаян, переведя тему разговора на Кима. – Нынешняя тяга ко всему африканскому – это ведь результат вашего романа!
Ким был даже удивлен, как много Эссаян знал – от женской моды до тех увлечений, которые охватывали американцев. Он ведь бизнесмен, нефтяник, а Ким всегда считал, что бизнесменов не интересует ничего, кроме их собственного дела и их прибылей. Когда подали десерт – ванильный мусс с карамельной подливкой, – Ким высказал свое удивление широтой интересов Майкла.
– Но это важная часть моего бизнеса, – объяснил Эссаян. – Я должен быть хорошо информированным,
– Удивительно, как многим бизнесменам ничего подобного даже не приходило в голову! – заметил Ким.
Он особенно четко видел, как изысканно были одеты посетители ресторана, какие дорогие драгоценности украшали дам, каким пышным было убранство и вся обстановка у «Максима». Он вспомнил о шестифранковом обеде в «Кнаме», в «Лез Алле», «Фло», запрятанных на задворках кварталов Сен-Дени. Там готовили вкуснейшую еду по баснословно низким ценам. Но это было очень давно. Николь тогда не имела никакого успеха, у него не было никаких обязательств, они были беднее, и времена были проще. Это было давным-давно.
– Удивительно, что многие бизнесмены не делают и части тех денег, что они могли бы делать, – продолжил Эссаян, возвращая Кима к действительности. Когда Ким улыбнулся, Эссаян улыбнулся в ответ, получив явное удовольствие от своей реплики. Впрочем, он от всего старался получить удовольствие. За ужином он был снисходителен, щедр и полностью лишен нарочитости, но что беспокоило Кима больше всего – Эссаян ему не только нравился, он производил на него глубокое впечатление.
В последующие три дня он не видел Эссаяна – они провели эти дни с Николь наедине, вновь открывая тот Париж, который любили. Насыщенность и глубина их чувств не уменьшалась, чувства становились глубже – они растворялись друг в друге.
– Он твой любовник? – спросил неожиданно Ким на третью ночь. Они были в спальной Николь, некогда их спальне. Удобство, знакомая обстановка успокоили Кима, но ревность к Эссаяну росла, разъедая его сознание, поглощая его, и наконец он заговорил: – У тебя с ним роман?
– Ким, пожалуйста, – начала Николь. Она сидела за туалетным столиком и расчесывала волосы. Она хотела сказать «Не мучай себя!», но Ким перебил ее.
– Не лги мне! Я не слепец! Я вижу это. То, как он на тебя смотрит. То, как ты отвечаешь ему. Он не просто друг, Николь, признайся. – Ким стоял за спиной Николь, но не дотрагивался до нее. – Признайся!
– Ким, все не так, как ты полагаешь, – ответила Николь, вспомнив, как она сумела унять его ревность при их первой встрече. Она сидела тогда в ванне, а он на стуле рядом. В тот раз они проявили максимум благоразумия. – Не будь безрассудным, – сказала она. – Мы не виделись три года. Все не так, как ты считаешь, Ким.
– Не пытайся меня успокоить. Признайся! У тебя с ним роман! – Он схватил ее за плечи, не давая ей двинуть рукой с щеткой. – Признайся!
– Если тебе этого очень хочется, Ким, если это сделает тебя счастливым, знай, ты прав, – сказала она спокойно, глядя ему прямо в глаза через зеркало над туалетным столиком. Настойчивость Кима сильно огорчала ее.
– Я прав в чем? – состроил он ей гримасу, сжимая ее крепче и добавляя к моральной боли еще и физическую. Несмотря на изящество, он был удивительно сильным. Николь твердо решила, что и виду не подаст, как ей больно. – Я прав в чем? – настаивал он.
– Да, у нас с Майклом роман, – ответила она, видя по выражению его глаз, что и ему стало больно. Он отпустил Николь. Руки его безвольно повисли. Она подумала, что он сейчас заплачет, и пожалела о своих словах. Было глупо причинять друг другу ненужную боль. Если он сделал ей больно, не было нужды отвечать тем же.