Последние романтики
Шрифт:
Илона как завороженная наблюдала вместе с остальными присутствующими, как Франческа и Абдул вплыли в темный, прокуренный зал и уселись за столик, приготовленный для двоих, в серебряном ведерке их уже поджидало охлажденное шампанское – Шерман Биллингсли знал цену рекламы для своего бизнеса. Франческа сияла, понимая, что стала центром всеобщего внимания. Она начала пощипывать Абдула за ухо, что-то ему нашептывая.
Когда публика пришла в себя и все пошло своим чередом, появился третий герой драмы – прибыл Доминго. Все замерли в ожидании.
Он оттолкнул официанта и перешагнул через бархатный канат, отделявший вход в зал. Потом он отборными французскими и
Ким мгновенно вскочил на ноги. Встав между Пепе и Абдулом, Ким заломил Пепе руку и попросил принца отойти в сторону. Женщины завизжали от волнения; Франческа, на мгновение испугавшись, уже пришла в себя, предвидя, как в утренних газетах будут расписывать инцидент в «Сторк клабс». Участие в нем Пепе с его ураганным латинским темпераментом и такой знаменитости, как Ким Хендрикс, освежит газетные сообщения об отношениях Франческа – Абдул – Пепе, за которыми, затаив дыхание, следили журналисты из «Мирро», «Ньюс», «Джорнал Америкэн», «Хералд трибюн». Она сложила свой ротик в соответствующее моменту выражение испуга и шока, чтобы фотографам было легче работать. Последние появились откуда ни возьмись.
– Затихни, – сказал Ким Пепе, все еще держа его за руку и удивляясь его силе.
– Дорогой! – воскликнула Франческа. Ни один из участников сцены не понял, кому адресовано это обращение.
– Сука! – заорал Пепе, не давая оснований для двусмысленного толкования. – Сука! – Он наконец вспомнил английское слово, которое так долго искал.
– Пожалуйста, давайте вести себя по-джентльменски, – сказал Абдул, смущенный тем, что его любовные дела становятся достоянием публики.
– Пепе, будь хорошим мальчиком и иди домой, – обратился Ким к Пепе по-испански. – Я попросил его уйти, – перевел он Франческе на английский. – Я сделал правильно?
– Я не хочу его больше видеть никогда в жизни! – выкрикнула Франческа. – Никогда!
Ким проводил Пепе до двери, подождал, пока швейцар остановит такси, и очень нежно усадил Пепе в машину, надеясь, что он будет в состоянии сообщить свой адрес.
– Позаботьтесь о моем друге, – сказал Ким водителю, вручая тому пять долларов. – У него была тяжелая ночь.
Когда Ким вернулся за свой столик, ночной клуб все еще жужжал, как растревоженный улей. Биллингсли послал им еще одну бутылку «Моэ» в знак признательности, Ким угостил всех своих соседей. Первое, что сказала ему Илона, когда он подал ей бокал холодного пенящегося шампанского, было: «Вы меня не помните?»
5
На следующий день газеты вышли с фотографиями Кима и описанием его героического вторжения в треугольник Пепе – Франческа – Абдул. Появление в этой интригующей истории нового персонажа способствовало тому, что еще сотни тысяч экземпляров газет были распроданы в одночасье. Миллионы читателей газет, не прочитавших ни строчки из написанного Кимом, теперь знали его – он стал знаменит, потому что уже был знаменит. Легенда обрастала новыми подробностями.
– Я тебя сразу заметил, – говорил Ким на следующий вечер за ужином. – Ты мне кого-то напомнила.
– Я это поняла. С кем же ты меня спутал? – спросила она с любопытством.
– Когда-нибудь я тебе расскажу. Но не сейчас, – сказал Ким. – Я чувствую себя виноватым, что сразу не узнал тебя. Все, что я могу сказать – я тебя никогда больше не забуду, –
В тот вечер Илона рассказала Киму о себе больше, чем она рассказывала кому бы то ни было за всю свою жизнь. О своем детстве зимой в Чарльстоне и летом на ферме в Вирджинии; о помолвке, которую она расторгла, потому что решила ехать в Нью-Йорк делать карьеру; о том, как отец через своих друзей и приятелей своих друзей сумел найти ей работу в Нью-Йорке; о том, как она любила этот город и как всегда мечтала жить в нем. Ей понравилось больше, чем это было заметно, когда Ким сказал, что она настоящая нью-йоркская женщина, умная, уравновешенная, изысканная, красивая.
– Но ни в коем случае не исправляй свой акцент и не потеряй сама себя, – предупредил ее Ким. – В Нью-Йорке тысячи изысканных женщин. Но только одна Илона Вандерпоэль из Чарльстона. Если ты потеряешь себя, ты потеряешь все…
Ким все чаще встречался с Илоной. Она смягчала его одиночество, которое все больше и больше истощало его; она была нетребовательна и успокаивала его одним своим присутствием; Ким был рад, что встретил ее. Чувства Илоны, однако, были значительно глубже. Она считала Кима очень и очень известным человеком, который нес бремя своей славы легко и скромно. Он был художником, но не примадонной, как многие из тех сложных и ненасытных клиентов, которых ей приходилось утешать и задабривать. Он был не таким богатым, как большинство из мужчин, которых знала Илона, но значительно более щедрым, более занятым, чем все ее знакомые, но всегда готовым посвятить ей свое время. Скоро они стали любовниками. Илона предполагала, что их близость повлечет за собой определенные обязательства.
Ким только что завершил «Равнины Серенгети» и сразу же начал следующую книгу – «Воспоминания о счастливом времени» – повесть о послевоенном времени, чье действие разворачивается в Нью-Йорке и Париже. Единственные обязательства, которые Ким признавал, были его обязательства перед литературой и перед Николь.
Если вы сумеете спеть такую песню, которая заставит людей забыть о Депрессии, я награжу вас медалью.
Глава четырнадцатая
1
«Сейчас не время для фривольности», – написала Николь в 1932 году в своей постоянной рубрике, которую вела у Маргарет Берримэн в Нью-Йорке с начала двадцатых годов, пересылая ей материалы каждый месяц.
1932 год действительно стал ужасным годом. Во Франции, небольшой стране, шестьсот тысяч человек были безработными; их можно было видеть на улицах Парижа – они слонялись, несчастные и потерянные, злые и обескураженные; президент Франции Поль До-мер был убит Полем Горгуловым, русским фашистом; финансовый воротила Ивар Крейгер застрелился в фешенебельных парижских апартаментах, когда его империя, оцениваемая в миллиард долларов, развалилась.
В Англии произошли волнения безработных у Черринг-Кросского вокзала, а многочисленный марш голода направился к Лондону под звуки «Интернационала», выдуваемые на волынках. В Германии было шесть миллионов безработных, Адольф Гитлер дважды безуспешно пытался выиграть национальные выборы и заставлял содрогаться всю страну. В Америке – двенадцать миллионов безработных, бывшие директора торговли яблоками на улицах Нью-Йорка. Двадцать тысяч ветеранов первой мировой войны пришли в Вашингтон в поисках сдельной работы, а около двух тысяч банков лопнули.