Последние рыцари
Шрифт:
— Давай сюда! — крикнул староста. — Сейчас же давай эту бумагу!
— Что же это может быть? — робко спросил Осел.
— Что? Протокол, в котором описывается все, как было, как вы увели коня, куда спрятали, все, все до последней мелочи.
— Давай, сынок! — крикнул опять староста. — Раз есть протокол, я тут же свяжу Осла и отведу в город. Чего его, проказу, жалеть… Давай-ка, Барица, веревку.
— О господи Иисусе! Пресвятая богородица! Праведный Иосиф! — воскликнула Барица, вставая.
— Не надо, дядюшка, я все расскажу, хоть отец и убьет меня! — выдавил из себя Осел, и пот выступил
— Где конь? — крикнул Баконя.
— Где конь? — повторил Космач.
— Подавай коня, проказа! — крикнула и Барица.
— Он у Черной скалы, в шалаше дяди Сопляка.
— Беги, отец! — сказал Баконя, отдав деньги Ослу.
— Скорее, мой славный Ера, — добавила жена.
— Пошли, — сказал Космач и, сняв со стены пистолет, погнал Осла вперед.
Баконя, покатываясь со смеху, повалился навзничь. Когда Хорчиха вернулась в комнату, Баконя все еще смеялся, но сон и усталость одолевали; не в силах больше произнести ни слова, он растянулся на постели и попросил мать разбудить, как только отец с Ослом вернутся.
Барица зажгла свечу перед богородицей и, опустившись на колени, стала шептать молитвы. Повторив их десять раз, вышла во двор посмотреть, не идут ли, потом вернулась и снова стала молиться. И так продолжалось до самого рассвета, когда наконец, услыхав конский топот, Барица разбудила сына.
Осел вошел во двор, ведя в поводу Буланого, покрытого дерюгой. За ним шагал Космач с пистолетом наготове. При виде Бакони конь заржал.
Баконя обнял коня и принялся его целовать и ласкать.
— Ей-право, сынок, спасли в последнюю минуту! — сказал староста. — На рассвете Обжора хотел увести его на боснийскую границу. И знаешь, что они задумали? Наврать дяде, будто ты отдал коня конокрадам!
— О сладчайший Иисусе! О пречистая дева богородица! Какое счастье, что фра Брне вовремя все узнал! — воскликнула Барица.
Баконя, обхватив шею Буланого, победоносно поглядел на родителей.
— Мой добрый отец и моя добрая мать, — сказал он, — дядя ничего не знает. Он и сейчас, в эту минуту, наверняка думает, что его конь по ту сторону границы.
— Что ты говоришь?.. Как же это так? — спросили родители, а на лице Осла выразился еще больший страх.
— Говорю вам: дядя обо всем этом ничегошеньки не знает! (И он щелкнул ногтем большого пальца о зубы в знак, что говорит истинную правду). Расскажу вам все по порядку, — продолжал он, усаживаясь. — Когда позавчера утром прибежал Степан и сказал, что заречные украли Буланого, я сразу подумал: никакие это не заречные, а Обжоры! Словно сам господь бог мне на ухо шепнул, до того был я уверен, что это их рук дело и что они хотят меня к этому припутать. Когда дядя со Степаном поехали за реку, я не находил себе места, пока не рассказал наконец о своих подозрениях повару Навознику. Добрый Навозник дал мне хороший совет… Вот и все…
Осел громко вздохнул и отступил в тень.
— О мудрое мое дитятко, о чудное мое дитятко! — воскликнул староста и обнял сына.
— Благо нам во веки веков, — добавила Хорчиха, вырывая Баконю из объятий отца. — Не твердила ли я тебе всегда, Ера, что сын наш отмечен мудростью, он, может, станет не только вратером!..
— Значит, кто помогал Ослу? Что он рассказывает? — спросил Баконя, поглядывая через плечо
— Отец его да Сопляк, — сказал староста. — Но кто же написал протокол, а?
— Да это просто бумага! — ответил Баконя, разворачивая чистый лист.
— О сладчайший Иисусе, найдется ли еще в мире такое дитя?! — воскликнула Барица и от избытка чувств налила чарку ракии и поднесла ее Ослу.
Староста тоже направился к нему.
— Давай сейчас же сюда талеры! — крикнул он.
— Что? Отдать?..
Староста схватил парня и приказал Барице взять у него талеры. Затем повернул его и поддал ногой в мягкое место с такой силой, что Осел перелетел через порог.
Когда совсем рассвело, Баконя сел верхом на Буланого, отец пошел впереди, и в таком порядке они двинулись в монастырь. Когда отец с сыном шли через село, почти все Зубастые, Обжоры и Живоглоты уже копошились в своих дворах, однако никто из них не подал голоса, все притворились, будто ничего не знают.
Космач и Космачонок к полудню добрались до реки. Перевозчиков пришлось ждать довольно долго. Наконец отец с сыном подошли к монастырю, все фратеры сидели у ворот, точь-в-точь как и в тот день, когда Баконя впервые появился на острове. Можете себе представить, как все удивились! Фра Брне пошел навстречу брату и скороговоркой шепнул ему:
— Понимаю, в чем дело, но не рассказывай правды.
Космач стал распространяться, будто это дело рук милушан, поведал, как его сын, догадавшись об этом, явился к нему, как они пустились в погоню и настигли мошенников у самой границы, как он дал двадцать талеров наводчику. Оставшись с глазу на глаз с Квашней, Космач подробно рассказал брату всю правду, умолчав лишь о том, что отобрал у Осла пять талеров, да еще придумав, будто пообещал ему столько же. Квашня тут же вручил брату пять талеров и похвалил Баконю.
После обеда сын проводил отца к переправе. При расставании Баконя сказал:
— Отец, купишь мне на этой же неделе две смены послушнической одежды, я не хочу прислуживать в монастыре в опанках да в портах!
— Сынок! Ведь на тебе все новое… Потерпи малость!
— Нет, отец, ей-богу, если до воскресенья не купишь, я расскажу дяде всю правду, ведь в конце концов заслужил эти десять талеров я…
Однако Баконя не загордился; на следующий день он снова вступил в обязанности младшего послушника, делая всю черную, работу: звонил, как и прежде, к заутрене, подметал церковь, убирал дядины кельи и охотнее всего помогал Навознику. Да, он был весьма усердный послушник, но послушник, и только.
VI
Ученье и дальнейшие события
Лишь с нового года Баконю стали учить грамоте. Болезненный дьякон «Дышло» (по-настоящему звали его Иннокентий Ловрич), сын городского сапожника, показал ему азбуку. Целыми днями Баконя бормотал про себя: аз, буки, веди, глаголь и т. д. и изо всех сил старался изобразить заковыристые граблины и скорпионы, именуемые глаголицей. С не меньшим усердием он учился петь утреню и мессу. У Бакони оказался сильный приятный голос, за что он очень полюбился фра Тетке, который хоть и был самым образованным фратером в В., а все же считал это важнее преуспевания в науках.