Последние сто дней рейха
Шрифт:
Кемпке вывел свою группу со станции «Фридрих-штрассе», но не решился сразу перейти реку Шпрее, решив некоторое время ждать в театре. В два часа он осторожно выглянул из здания и увидел в темноте группу из нескольких человек, которых вел Борман. Борман искал танки, на которых он собирался пробиться через боевые порядки русских. Как раз в этот момент появились три немецких танка и три бронемашины. Кемпке остановил первый танк. Командир сказал, что это последние машины, оставшиеся от дивизии «Нордланд». Кемпке приказал ему медленно двигаться по Зигельштрассе, чтобы группа могла идти под прикрытием брони. Борман и Нойман шли слева от второго танка, а за ними Кемпке. Неожиданно раздался залп из русского противотанкового орудия и началась перестрелка.
44
Вернер Нойман оказался жив — и живет до сих пор. Он, Борман и еще четыре человека дошли до станции «Лертер» и дальше спасались поодиночке. Один из них — Артур Аксман, лидер гитлерюгенда — утверждал, что видел труп Бормана той же ночью. Но его утверждения ничем не подкреплены. Большая часть людей, бежавших в ту ночь из бункера, спаслась. Из всех нацистских лидеров наилучший шанс избежать опознания был у Бормана, поскольку мало кто в Германии знал его в лицо. Он был скрытным человеком и мог легко раствориться среди толпы. По сведениям из авторитетного источника СС, его видели недавно в Южной Америке. Если кто из высокопоставленных нацистов и уцелел, так это мог быть только Борман — он с рождения был известен своей непотопляемостью (прим. авт.).
Когда Кемпке пришел в себя, то ничего не увидел. Он вслепую прополз вперед около сорока метров, пока во что-то не уткнулся. Он медленно встал и пошел на ощупь. Наконец зрение стало медленно возвращаться. Перед ним стоял пошатываясь Битц, у которого была практически сорвана с головы кожа. Поддерживая друг друга, они, пошатываясь, пошли назад к театру, пока Битц не почувствовал, что не может больше и шагу сделать. Кемпке огляделся и увидел фрау Хауссерман, ассистента профессора Блашке, дантиста Гитлера. Женщина пообещала отвести Битца к себе на квартиру.
У Кемпке больше не было сомнения в том, что из Берлина группу вывести не удастся. Он приказал всем разделиться и пробиваться самостоятельно. Сам Кемпке быстро перебежал через реку Шпрее и спрятался в железнодорожной постройке, где прятались четверо насильственно угнанных в Германию рабочих. Красивая молодая югославка отвела Кемпке на чердак и дала ему грязный комбинезон. Кемпке был ранен в правую руку, но он был слишком изможден, чтобы обращать на это внимание, и свалился на пол.
Кемпке разбудили веселые голоса людей, говоривших по-русски. С чердака он увидел, как солдаты Красной Армии похлопывали по плечам рабочих. Девушка подала знак, и Кемпке спустился вниз. Улыбаясь, молодая женщина подвела его к политруку, который подозрительно осмотрел его, но девушка сказала, что он ее муж. Политрук обнял Кемпке и стал выкрикивать: "Товарищ, Берлин капут, Гитлер капут! Сталин наш герой!"
Русские достали водку и закуску, и с рассветом началось дикое веселье.
Битва за Берлин закончилась, не считая отдельных очагов сопротивления, где продолжали сражаться стоявшие насмерть немцы, а защитникам города только и оставалось, что готовиться к пленению.
В восьмидесяти километрах от бункера тысячи немецких солдат и гражданских лиц толпились на берегу реки Эльбы в Таргенмюнде, ожидая своей очереди уйти на запад. Мост был уничтожен, но немецкие саперы навели на его обломках временную переправу. Ежедневно американцы видели, как около 18 000 солдат и гражданских переходят через него. Еще тысячи переправлялись через реку на деревянных плотах, резиновых лодках и речных судах.
Утром 2 мая русские прорвали левый фланг Венка, и начальник штаба предложил немедленно начать переговоры с американцами. Венк сказал, что он согласен сдаться, но ему нужна была еще неделя, чтобы дать возможность гражданским лицам на восточном берегу Эльбы уйти на запад.
Генерала Макса фон Эдельсхейма послали через реку в качестве парламентера. Американцы разрешили немецким войскам переправиться через реку, но гражданских лиц принимать отказались.
К северу от Берлина армия Мантейфеля — все, что осталось от группы армий «Висла», — отчаянно пыталась прорваться в распоряжение англо-американских войск до того, как войска под командованием Рокоссовского успеют до них добраться. Рокоссовский, однако, был больше заинтересован во взятии ключевого порта Балтики, Любека, чем в пленных. Эйзенхауэр стал торопить Монтгомери ускорить продвижение к Балтике прежде, чем русские захватят землю Шлезвиг-Гольштейн, а возможно и Данию.
Монтгомери довольно резко ответил, что ему прекрасно известно, как действовать; когда у него забрали армию Симпсона, то темп наступления, как и следовало ожидать, замедлился. В ответ Эйзенхауэр предложил ему четыре дивизии из 18-го воздушно-десантного корпуса Риджуэя.
Между Монтгомери и Балтийским морем оставалась лишь потрепанная армия Блюментритта. В последние несколько недель Блюментритт вел с британцами «джентльменскую» войну, стараясь избежать кровопролития. Начиная с середины апреля между противниками установилась неофициальная связь, и как-то утром один из офицеров связи 2-й британской армии приехал к Блюментритту с предложением: поскольку русские все ближе подходят к Любеку, войска ее королевского величества хотели бы знать, не позволят ли им немцы взять порт на Балтике первыми. Блюментритт также предпочитал не отдавать Любек русским и отдал приказ не стрелять по наступающим британцам.
7-я бронетанковая дивизия британцев сразу же устремилась на север, в то время как немецкие беженцы уходили на запад с такой четкой координацией, что к концу дня тысячи их оказались западнее канала Эльба — Траве, а британцы вошли в Любек, опередив Красную Армию.
В тот день Ханна Рейч и Грейм встретились с Гиммлером на выходе из командного пункта Деница.
— Одну секунду, господин рейхсфюрер, — остановила его Ханна. — Вопрос исключительной важности. Вы не могли бы уделить мне немного времени?
— Разумеется.
Гиммлер мог показаться веселым.
— Это верно, господин рейхсфюрер, что вы имели контакты с союзниками с предложениями о мире, не имея на то приказа Гитлера?
— Да, а что?
— Значит, вы предали фюрера и свой народ в самый черный для страны час? Это называется государственной изменой, господин рейхсфюрер!
Вероятно, Гиммлер уже привык к нападкам такого рода, поскольку его реакция в большей мере была реакцией извиняющегося человека. Он не выразил никакого негодования, а стал объяснять, что фюрер "обезумел от гордости" и что фактически он был сумасшедшим и его "следовало остановить давным-давно".
— Сумасшедший? Я виделась с ним всего лишь тридцать шесть часов назад. Он умер за дело, в которое верил. Он умер храбро и именно "с честью", в то время как вы и Геринг, а также и другие, подобные вам, теперь будете жить с клеймом предателей и трусов.
— Я поступил так для спасения немецкой крови, ради спасения того, что осталось от нашей страны.
— О какой немецкой крови вы говорите, господин рейхсфюрер? Вы вспомнили о ней только сейчас? Вам следовало думать об этом много лет назад, до того как вы успели слишком много ее пролить напрасно.
Жесткий разговор прервал пулеметный треск самолетов союзников, пролетавших на бреющем полете.
В своем новом штабе рядом с Килем Гиммлер принял Леона Дегрелля, на которого известие о смерти Гитлера произвело глубокое впечатление. Бельгиец сообщил, что собирается в Данию, а затем в Норвегию, где он собирался сражаться с большевизмом до конца. Он спросил Гиммлера о его планах.
Гиммлер с патологической радостью показал зашитую в щеку ампулу с цианистым калием и почти с ликованием сказал, что с правительством Деница еще можно кое-что сделать.