Последние воплощения
Шрифт:
Юги было не до подозрений, враг, как покрытый чешуёй, выскальзывал, выворачивался, стремясь вырваться от цепкой противницы и пустить в ход заклинания, хотя, пожалуй, он мог бы одержать верх и в рукопашной — в отличие от
Здесь и сейчас, согласилась с внутренним голосом Юги, из последних сил вцепившись в Воалуса и покоряясь тому, что росло в ней много лет. Ноги жрицы странно изогнулись и нырнули вглубь вспаханной земли, руки расщепились ветвями, как грязь пронизывая плоть мертвеца и прорастая сквозь него. Всё новые и новые листья и ветки выстреливали из утратившего человеческое подобие тела жрицы, уже не только целя в неудачливого императора, но и просто образуя пышную крону.
Дерево поглотило Воалуса и продолжало расти, жадно впитывая всю жизненную силу ядовитой жрицы, поднимаясь всё выше, и затеняя собой целый лес.
Туми медленно подошла к огромному стволу и обхватила его, насколько хватило рук. По щекам текли непрошеные слёзы. Дуновение взъерошило волосы девушки и она спешно приоткрыла рот, чтобы поймать последнее дыхание единственной родственницы.
Высоко над головой треснула кора, выпуская мутный бурый потёк, смешанный с серебристым соком. Воалус, разодранный в клочья, вросший в дерево, всё ещё не сдался, остервенело прорываясь наружу.
Туми призвала все доступные ей силы, бросила зов о помощи жрицам у алтаря — и весь лес ответил. Она притягивала всё новые и новые растения, заставляя их обкручиваться вокруг ствола и сращивая с деревом, пока последние шевеления внутри не утихли. Может быть, этот Воалус и правда бессмертный, но даже ему не вырваться из объятий всего леса.
А затем девушка долго стояла у дерева, прижимаясь горячим лбом к прохладной гладкой коре, как ни странно, нисколько не ядовитой. Слёз больше не было, всё же это не та смерть, которой так не хотела сдаваться Юги.
…— И я обязательно буду приходить сюда, и приводить детей. У меня их будет много-много, за себя и за тебя, тётя. И если осенью у тебя будут плоды, обязательно попробую, даже если окажутся ядовитыми…
Невиданное, очень толстое и высокое дерево задумчиво шелестело вслед затерявшейся в сумраке леса девичьей фигурке. Дерево не понимало слов и ничего не знало о сокрытом внутри зле. Да и незачем ему было знать, что оно знаменует завершение старой жестокой эпохи, и начало другой, хорошей или плохой, но главное — совершенно новой.