Последний адмирал Заграты

— «…таким образом, любезный кузен, я настоятельно рекомендую принять мой план мирного раздела Заграты и согласиться с тем, что на юге континента будет создано Инкийское королевство. Его столицей я вижу Зюйдбург. А его властителем — себя. В дальнейшем ты можешь рассчитывать на крепкую дружбу…»

— Наглец! — не сдержался генерал Махони.

Командующий королевскими

вооруженными силами славился взрывным характером и далекими от идеала манерами. Он искренне считал, что зычный голос, крепкие словечки и умение по малейшему поводу выходить из себя являются качествами настоящего полководца. К сожалению, базировалась эта вера лишь на мемуарах военачальников, которые молодой Махони тщательно штудировал в дни романтической юности — настоящий боевой опыт у генерала отсутствовал.

— Я считал, что Нестора придется расстрелять, как человека чести! А теперь вижу, что он должен болтаться на веревке, как подлый разбойник! Да! Именно на веревке! Пусть обделается перед смертью.

Остальные сановники встретили выпад бравого Махони молчанием. Никто не поддержал генерала, что неприятно кольнуло наблюдавшего за их реакцией короля. Никто не выразил желания лично вздернуть Нестора или хотя бы оплатить веревку.

«Надеюсь, им помешало хорошее воспитание, — угрюмо подумал Генрих II. — Воспитание — и ничто иное».

Неприятная пауза затягивалась, и король едва заметно кивнул секретарю, приказывая продолжить чтение.

— «Считаю также, любезный кузен, что наши подданные пролили достаточно крови и дальнейшее противостояние способно погубить Заграту. Зато плечом к плечу мы приведем наш славный мир к процветанию…»

— Достаточно!

Нестор дер Фунье составил послание в форме личного письма, адресованного «любезному кузену», и ни разу не упомянул официальный титул Генриха. Такое обращение само по себе являлось оскорблением, но на фоне остальных деяний мятежного адигена [1] эта дерзость казалась незначительным штрихом.

— Теперь мы точно знаем, чего он добивается, — обронил Стачик, генеральный казначей Заграты. — Маски, так сказать, сброшены, и пути назад нет.

Произнеся эту фразу, Стачик опустил взгляд и хрустнул длинными пальцами. Ему не хотелось ничего говорить, однако воцарившаяся в кабинете тишина угнетала казначея сильнее, чем необходимость начинать неприятный разговор.

— Мы знали его цель с самого начала, — скрипнул генерал Джефферсон, толстый начальник загратийской полиции, обладающий уникальной способностью потеть при любых обстоятельствах, даже на лютом морозе. А поскольку в королевском кабинете было душновато, голубой мундир главного полицейского давно стал черным под мышками. — Нестор дер Фунье рвется к власти.

— Как все адигены, — добавил премьер-министр Фаулз и томным

жестом поднес к лицу надушенный платок — его раздражал простецкий запах Джефферсона.

— Я сам адиген, — хмуро напомнил Генрих II.

— Вы наш король, и вы загратиец. — Фаулз почтительно склонил голову. — А они — пришлые и всегда будут считать себя адигенами.

Знатью, стоящей выше всех по праву рождения.

«Ты — адиген, а значит, мир неважен, — вспомнил Генрих слова бабушки. — Ты всегда будешь первым».

«Я буду первым, потому что я — будущий король Заграты!» — Так он ответил тогда, взмахнув при этом игрушечной саблей. И сильно удивился, увидев на лице старухи улыбку.

— Ваш дед дал загратийским адигенам чересчур много прав, — развил свою мысль премьер-министр. — Сейчас, разумеется, мы не станем их беспокоить, но после восстановления порядка некоторые акты имеет смысл пересмотреть.

«Имеет смысл» — любимое выражение Фаулза. Лидер верноподданной монархической партии, которая вот уже двести лет, с тех пор как Георг IV даровал загратийцам парламент, уверенно выигрывала выборы, считал, что это словосочетание прибавляет сказанному веса. Он беспокоился о своем политическом весе гораздо больше, чем о государственных делах, потому-то и не забывал поливать грязью никогда и ни за кого не голосовавших адигенов.

— Адигены — зло, — кивнул Махони.

— Большинство из них лояльны короне, — напомнил потный Джефферсон.

— Чтобы испортить мед, достаточно одной паршивой пчелы.

— Значит, нужно эту пчелу раздавить, — полицейский промокнул лоб и скомкал платок в руке. — Пока не пришлось жечь весь улей.

А Генрих вдруг подумал, что жест Джефферсона мог быть красноречивее, агрессивнее. Чуть приподнять руку, чуть крепче сжать кулак, возможно — чуть потрясти им… Но начальник полиции скомкал платок, как нервная барышня, чей кавалер отправился танцевать с другой, и тем не порадовал короля.

— Время для бунта Нестор выбрал неудачное, — печально вздохнул генеральный казначей. — Экстренные закупки продовольствия истощили резервы.

— Потому Нестор и ударил, — объяснил Джефферсон, вытирая пот с толстой шеи. — Неурожай оставил без работы сезонных рабочих, многие от отчаяния сбиваются в разбойничьи банды…

— С которыми вы не в состоянии справиться! — не преминул кольнуть старого недруга Махони.

Полицейский тяжело посмотрел на военного, потом на короля, на лице которого все отчетливее проявлялось выражение неудовольствия, однако уклоняться от словесной дуэли не стал:

— Хочу напомнить, генерал, что Нестор вышвырнул ваши гарнизоны так, словно они состояли из котят.

Махони оказался готов к отпору:

— Те полицейские, которые сохранили верность короне, бежали впереди отступающей армии.

— Половина которой ушла к Нестору.

— Не половина, а четверть.

— Чем вы, безусловно, гордитесь.

— Присутствующим хорошо известно о тонкостях ваших взаимоотношений, синьоры генералы, — язвительно произнес Фаулз.

Премьер-министр заметил, что Генрих вот-вот впадет в бешенство, и поспешил сгладить ситуацию.