Последний ангел
Шрифт:
— И что там получилось?
— Как-нибудь потом расскажу. — пообещал Корин и что-то шепнул в кулак.
На миг у Даниэса размылась картинка перед глазами, а когда обрела четкость, он обнаружил себя совершенно в другом месте. Поляна, расположенная в низине между холмами, была окружена старыми могучими кедрами, чьи вершины терялись из виду, настолько они были высокие. В центре поляны располагался высокий столб, испещренный непонятными символами, а на краю был конусообразный шалаш из шкур и нетолстых бревен.
— Что это? — спросил Даниэс, его глаза сияли любопытством.
— Это
Из шалаша вышла женщина, с головы до пят замотанная в шкуры и обвешанная совершенно странными предметами: зубами каких-то животных, бубенцами, фигурками, вырезанными из дерева. Лица ее не было видно из-за множества свисающих с головного убора плетеных веревочек, увенчанных деревянными, костяными и каменными бусинами, составляющими сложный узор.
Корин молчал, не отрывая от нее глаз, Даниэс растерянно переводил взгляд с нее на колдуна и таращился куда-то в пустоту, причем в разные стороны.
— Корин, — прошептал он, наконец, — их тут много, так много, сколько я в жизни не видел.
— Зачем ты привел в мое жилище демона, ведьмак? — спросила женщина.
Говорила она тихо, но непонятно откуда взявшееся эхо разнесло ее голос по всей поляне, и Дани вдруг стало как-то зябко и неуютно, захотелось развернуться и бежать, пока несут ноги.
— Не пугай его, шаманка. — ответил ей Корин — Он не представляет угрозы ни для кого, тем более тебя. Ты и сама это знаешь.
— Знаю. — согласилась она — И знаю, зачем он пришел с тобой. Но зачем явился ты?
— Я явился просить твоей помощи. — честно сознался заклинатель.
— Пройдите в мою юрту, если явились с миром. Там и разговор поведем.
Шел снег, он крупными хлопьями оседал на тротуарах, крышах многоэтажных домов, вывесках магазинов и шапках прохожих. В сумерках среди пестрой толпы виднелась только одна непокрытая русая макушка, мокрая от тающего снега и тускло сияющая от света городских фонарей. Парень продрог, он грел озябшие руки в карманах короткого черного полупальто, капюшон которого занесло снегом. Почему он не накинул капюшон на голову, оставалось большой загадкой для некоторых прохожих, особенно молодых девушек, которые не могли не обратить внимания на симпатичного парня с отреченно — равнодушным выражением лица, несмотря на холод, не спеша бредущего по улице.
Это был его родной город, в котором он родился и вырос. На вопрос скучал ли он по нему, Юки не смог бы ответить. Для него все города были одинаковы, со своими жителями, живыми и мертвыми, улицами и домами. Он видел столько городов, что уже не понимал, есть ли между ними какая-нибудь разница.
Родительский дом, двухэтажный коттедж с мансардой на окраине города, близ сосновых посадок, встретил его спокойной уютной тишиной и электрическим светом из окон. Свет горел везде, кроме мансарды, на которой когда-то и располагалась комната Юки. Когда дом еще только строился, отец хотел сделать из мансарды нечто вроде кладовки, но младший сын выпросил ее в свои владения. Никите всегда нравилось уединение, а это место казалось ему самым уютным и безопасным в доме. Что теперь сделали из его комнаты, он не знал.
Покрасневшие от холода длинные пальцы дрогнули и замерли, не коснувшись домофона с видеокамерой. Юки сделал несколько глубоких вдохов, успокаивая сердцебиение, он давно уже не был дома, и, смело нажав на кнопку, с равнодушным видом сунул руки обратно в карманы и опустил голову, словно разглядывая снег под ногами.
— Вам кого? — раздался женский голос из динамика.
— А кто есть? — криво улыбнулся Юки, хитро скосив глаза на камеру.
— Никита… — голос дрогнул — это ты?
— А у вас есть какой-то другой Никита? — пошутил гость, но его уже не слушали.
Домофон запищал, показывая, что дверь открыли, Юки вошел, а на пороге его встретила взволнованная немолодая женщина, полноватая фигура и мягкие движения которой выдавали в ней домохозяйку. На вид ей было лет сорок, хотя по факту все пятьдесят. Темную гриву волос, завернутых на затылке в сложную ракушку, не успела тронуть седина, зато в уголках губ залегли скорбные морщины. Мама. И Юки ничем не был на нее похож, впрочем, как и на отца.
— Сынок! — она обняла его и, из-за маленького роста уткнувшись ему в грудь, всхлипнула.
— Ну что ты? — он неловко коснулся ее волос в попытке погладить — Не плачь. Мам…
— Я рада, так рада, что ты приехал. — сбивчиво тараторила женщина, отстранившись, чтобы лучше разглядеть его лицо — Ты изменился. Еще красивей стал, и ростом выше. — и она робко улыбнулась сквозь выступившие слезы, проведя ладонью по его щеке.
— Так и будешь держать меня у порога? — криво улыбнулся Юки. Он не хотел ее обидеть или задеть, просто не знал, как себя вести после долгого отсутствия.
— Нет, сыночек! Конечно, нет! — она неожиданно крепко ухватила его за руку, будто боялась, что он передумает и снова уйдет, и потянула в дом — Пойдем скорее в дом. Я ничего не трогала в твоей комнате, ждала, что ты вернешься.
— О! Надо же, кто явился! — через перила второго этажа свесился темноволосый и сероглазый молодой человек с узким лбом и тяжелым подбородком, украшенным довольно милой ямочкой.
Максиму былодвадцать шесть лет, он был старше Юки на три года, внешне походил на отца. Его нельзя было назвать красавцем, но и некрасивым он тоже не был. Не очень высокий, он имел довольно спортивную фигуру, которую, судя по рельефным мышцам оголенных рук, активно и регулярно поддерживал. Образ завершали густые черные ресницы, никак не вязавшиеся с мужественным лицом, и золотистый загар на коже, который не исчезал даже зимой.
— Привет. — без единой эмоции на лице и в голосе, поздоровался медиум.
Макс спустился с лестницы, подошел к брату, остановившись шагах в трех от него и, недружелюбно скривив губы, спросил:
— Деньги закончились? Ну, ты у папы спроси, если он, конечно, захочет кормить дармоеда, пять лет не показывающего носа домой. Не подскажешь, где ты шлялся столько лет, пока мать тут с ума сходила от волнения?
— Это не твое дело. И деньги мне нужны, я способен прокормить себя самостоятельно. — холодно заявил Юки.