Последний атаман Ермака
Шрифт:
Слова Ортюхи о том, что казаков за ратную службу ничем не вознаградили так поразили вожака, что он некоторое время стоял, молча смотрел на есаулов, потом крякнул и огорченно махнул рукой, соглашаясь, что от бояр иного и ждать нечего.
— Выходит так, что и вы, казаки, божьи пасынки, не вразумил Господь царя да бояр воздать вам милостью за службу… А Первой я оттого, что была у моего горемычного родителя причуда такая — нарекать сынов не именами, а числами. После меня, Перв'oго, был Емелька Второй, да Емелька Третий. На том его счет и кончился, далее три девки народились. Емелька Третий был со мной, да, как я сказывал, зимой помер… Мы вас приметили, думали, какие это казаки по Волге спускаются? Может, те, что супротив литовцев да поляков на западных рубежах стояли, а теперь в новые понизовые города на государеву службу отправлены. Думали хотя бы одну пищаль с припасом выменять на тушку словленного днями вепря.
— А какие это новые города на Волге объявились? — удивлению атамана не было предела. Знал, что Волга от Казани и до Астрахани вольная, никем не занятая, разве что казацкими да разбойными ватагами. Ан выходит, что пока они воевали с ханом Кучумом да зиму сидели в Москве, тут вона какие дела стали вершиться!
— По весне мимо этой речки ушла на низ Волги большая судовая рать какого-то воеводы. Сплавляли они плотами срубы готовые, большие струги с ратными людьми и с пушками да с мастеровыми. Одна такая артель мастеровых заночевала на этом же месте, с котлами и с харчами. Наш неказистый мужичок Кондратий втерся к ним да и вызнал, что есть такое повеление царя Федора Ивановича ставить крепкий город в устье реки Самары. Сказывали работные люди, что прежде там была малая пристань со строениями для торговых мужей, ежели чьи суда до ледостава не успевали пройти Волгой вверх до Казани альбо до Нижнего Новгорода. Так там и замерзали, озаботясь своей стражей за добрым частоколом.
— Эх-ма-а, — выдохнул атаман Матвей, почесывая подбородок пальцем. — Знали казаки про то поселение, но беды от него не более, чем от зимнего печного гудения в трубе! Сидели купчишки тише мышей, пищалями охранных людишек защищаясь. А вот ежели крепость поставят да со стрельцами и пушками — утеснят нашего брата-казака, не дадут вольно по Волге гулять!.. Ну, а вы какое намерение имеете? В этих местах новые починки будете пахать альбо купчишек перехватывать? Только с вашими ослопами да рогатинами добрый купеческий караван не одолеть, те караваны с немалой стражей теперь по Волге ходят.
— Твоя правда, атаман. Безоружным мужикам в этих местах недолго вольными быть. Потому и просим тебя и всех казаков — дозвольте к вашему стану прилепиться, вместе с вами в вольные края уйти и жить по вашим законам.
Матвей Мещеряк хмыкнул, стараясь скрыть невольную радость от того, что появилась возможность людьми усилить свое малое воинство, как бы в раздумье пощипал темно-русую бородку, потом пытливо глянул в настороженные синие глаза вожака Емельяна, пояснил:
— Так и казацкая жизнь — не одним медом мазана, Емельян. В степи ногаи — такие же хозяева, как и мы. Сам знаешь — две головешки в одной руке не долго удержишь! Так и у нас с ногаями — то они на нас боем идут, то мы их усатые головы по ковыльным холмам сеем. И чей верх будет через год, через два — сам господь не ведает. А теперь, сам видишь, и с воеводскими стрельцами не пришлось бы в заволжских ериках [21] играть в кошки-мышки, кто кого за хвост первым ухватит и к земле прижмет!
21
Ерик — старое русло реки, заросшее кустарником.
— Гурьбой всякое лихо сподручнее одолеть. Прими нас в свою станицу, атаман! Обузой не станем, а доведется драться с ногаями — не упятимся в овраг, спасаясь от чужой стрелы или сабли. На мою дубину и коня насадить можно, и седока сшибить на землю нетрудно. Будет твоя воля, так бердышами и саблями владеть обучимся, и из пищали палить беспромашно, дай срок и добрых наставников. Которые с нами женки да девки — в хозяйстве они куда ловчее мужиков, хлеб ли испечь, кашу ли сварить, рубахи с портками постирать казакам…
Есаулы улыбались, слушая горячие слова Емельяна, а Ортюха не сдержался и пошутил:
— Ты, Емельян, словно сваха, так расхваливаешь своих женок, словно они и вовсе без мужиков! Но, думаю, твоя правда, говорят же у нас, что гуртом и батьку бить можно! Как думаешь, атаман, возьмем их с собой? Коль и вправду не робкая у них душа, будут нашими братьями-казаками. А закон у нас один — что в бою добыто — все идет в общий котел, а не то, чтобы всяк себе за пазуху прятал. А ежели кто чужое возьмет без спросу и утаит — волей казачьего круга рубаху на голову, песочку насыпаем по пояс сверху, завязываем и отпускаем по воде пеши гулять. Годится такой казацкий закон?
Не моргнув глазом, Емельян ответил уверенно за всех своих сотоварищей:
— Годится! Отдаем себя в руки и в полную волю атамана и казацких законов, — с этими словами он, так и не надев шапки, снова поклонился Матвею Мещеряку, потом есаулам. — Велишь моим ватажникам на этот берег перебираться, атаман?
Матвей разрешил, а в помощь Емельяну послал Тимоху Приемыша и два казацких струга, чтобы перевезти сразу всех людей и скарб, какой у кого имеется. Заодно обернулся к Ивану Камышнику и наказал строго:
— Поставь, Иван, на холме надежный караул за Волгой доглядывать. Неровен час — еще какой воевода со сплавной ратью в понизовье направляется, так чтобы наших костров не приметил издали да не грянул внезапным боем. Не день и не два потратим здесь, принимая ватажников да их челны в струги достраивая. Всех, вижу, на свои семь стругов уместить не сможем, тесновато будет сверх безопасной меры. Да и ватаге Сильвестра неплохо бы челны расширить для пущей устойчивости на волжской волне, доведись попасть в непогоду и на крутую волну.
— Хорошо, Матвей. Мои казаки по трое будут на холме в дозоре стоять. Ежели что приметят — знак подадут. — Иван Камышник, прихрамывая на правую ногу, пошел к котлу, у которого сидели казаки двух его десятков. Матвей и Ортюха остались стоять у кромки берега, наблюдая, как на той стороне осторожно по дощатым мосткам на струги переходили сначала женщины с ребятишками, потом ватажники с большими котомками и узлами, издали похожие на вьючных низкорослых коней.
— Все не сумеют за один раз уместиться, — заметил Ортюха и не удержался, хлопнул себя ладонями по бокам: — Глядите, люди добрые, что за чудак там объявился?!
Из зарослей ивняка, пятясь с трудом, показался низкорослый мужик в сером однобортном долгополом кафтане без воротника и без опояски, за веревку тянул упрямую козу, что-то зло выговаривал рогатой скотине. Коза бороздила по земле копытами, не хотела идти к шумному стругу, и тогда мужик, не раздумывая, ухватил козу за ноги, запрокинул ее за спину рывком на плечи и, пошатываясь, широко расставляя ноги, под хохот ватажников, пошел к стругу. Не рискуя идти по шатким сходням, он вошел в воду и через борт передал козу кому-то из сидящих на веслах казаков.