Последний бой Лаврентия Берии
Шрифт:
Ладно, об этом думать бессмысленно. Не отвлекайся, Лаврентий. Я понимаю, тебе хочется размышлять об экономике, но сейчас ты чекист. Итак, а что привязывает к перевороту военных? Москаленко и его ПВО – они из хрущевской команды, а команда у Никиты спаянная, тут надо отдать ему должное. Интересно, какие неземные блага пообещал своим дружкам Хрущев? А Жуков и его люди, эти почему с ними? Ну, станет Жуков вместо заместителя министра обороны министром – ну и что? Это не мотив. А какой у него может быть мотив?
Так, думаем. Если он рассчитывает провести собственный переворот, то Хрущев для этого Жукову не нужен. При Никите маршалу легче не станет, наоборот, этот власть будет держать мертвой хваткой. Нет, если Жуков решил повторить путь Тухачевского, участие в хрущевском перевороте ему невыгодно. Тогда что?
Кто-то сказал: «Любовь и голод правят миром». Нет, это не все. Любовь, голод, власть и страх. Первые три пункта можно исключить, остается четвертый.
После 1945 года страх прочно поселился в военной среде. Сталин, заявивший, что победителей можно и нужно судить, вознамерился всерьез разобраться со всем происходившим во время войны. А происходило тогда много всякого. И смертную казнь в 1950 году восстанавливали не только ради «ленинградцев», но и под предполагаемые «процессы военных», которые Абакумов [18] готовил начиная с 1945 года. Берия только начал разбираться с «делом Абакумова» – не успел, а теперь Виктора добьют, живым его не оставят. Вот кто действительно слишком много знает!
18
Виктор Абакумов был сначала руководителем особых отделов, а потом СМЕРШа – военной контрразведки. И тот факт, что в 1946 году Сталин поставил его на пост министра госбезопасности, мог означать только одно – вождь действительно всерьез собирался разобраться с тем, что происходило во время войны. В 1951 году, когда министром госбезопасности стал партийный ставленник Игнатьев, Абакумов был, под неясным пока предлогом, арестован и в 1954 году, уже после хрущевского переворота, расстрелян.
Когда они делили власть этой зимой, партийцы потребовали всеобщего отпущения грехов: поставить точку на всех военных и послевоенных делах. Сталин согласился выдать индульгенции за все, кроме прямой работы на немцев. На «маршале Победы» лежит личная ответственность за трагедию июня сорок первого, но за это Жукова никто никогда к ответу не тянул. Неужели правы те, кто утверждал, будто Жуков и Тимошенко тоже были в числе заговорщиков и сознательно подставили наши войска под разгром? Если это верно, то у такого дела не может быть ни срока давности, ни «отпущения грехов». Или же маршал попросту сводит счеты за все обиды, реальные и мнимые?
Хватит, Лаврентий, тебя уже заносит в область беспочвенных фантазий. Опасное это дело. Итак, предварительный анализ можно посчитать выполненным. Надо же – никогда он не любил чекистской работы, а заканчивать трудовую биографию приходится именно ей, проводить последнее в своей жизни расследование. Другое дело, неясно, удастся ли сообщить результаты на волю… Ладно, об этом думать не время, как говорил товарищ Сталин, будем решать вопросы в порядке их возникновения. Главное – не суетиться, не бежать впереди паровоза. И еще – смирить свой нрав. Что бы ни происходило, он не должен терять над собой контроль. Он теперь снайпер, который ловит каждое движение врага.
Берия, устав лежать в одной позе на жесткой койке, повернулся на бок и принялся продумывать все с самого начала. Может быть, он что-то упустил?
…Спали урывками, между делом, не выходя из кабинетов. За первые сутки после переворота, пока никто не опомнился, надо было прочно взять государственные рычаги. Армия в их руках, Серов и люди Игнатьева сумели нейтрализовать МВД. Если бы о судьбе Берии было что-нибудь известно, то еще неясно, как бы все обернулось, однако тут следы замели надежно. О том, где находится захваченный министр, никто не знал, а военные еще и благоразумно пустили слушок, что он убит сразу после ареста. Единственного по-настоящему опасного человека, Богдана Кобулова, взяли в тот же день, лишенные руководителя чекисты сникли, растерялись и были безопасны.
К восьми утра стало ясно, что операция в целом удалась. Теперь Хрущев, в который уже раз за последние сутки, беседовал с Серовым и Игнатьевым. Они решали судьбу людей из МВД, намечали тех, кого следует взять в ближайшее время, с кем можно погодить. Тех чекистов, которые находятся в Москве, Серов удержит, а вот с украинцами надо решать немедленно, высылать в Киев бригаду. У Мешика хватит запала и команду ликвидаторов в Москву отправить. И за лихими ребятами из хозяйства Судоплатова надо присмотреть, мало ли что…
– Как ты думаешь, Иван, кто из твоих дружков опасен, а с кем можно подождать?
Серов, бледный и бесстрастный, называл имена. Да, конечно, всю бериевскую команду надо убирать. В первую очередь тех, кто сейчас в МВД. Полностью подобрать его людей, которые работали в ГУСИМЗ, – он, Серов, тоже думает, это была негласная разведка Сталина, снабжавшая вождя информацией обо всем происходящем с нашими людьми за границей.
Игнатьев примолк, что-то соображая, потом осторожно спросил:
– Никита… А Берия жив?
– А тебе какое дело? – насторожился Хрущев.
– Видишь ли, есть кое-что такое, что знает только он. Сразу после смерти Сталина Берия захватил его архив. Хитро сработал: на следующий же день с дачи вывезли всю мебель. Потом ее вернули обратно, но уже без бумаг. Кроме того, поговаривают, у него самого тоже есть какой-то секретный архив.
– Ну и где он все это держит? – встревоженно спросил Хрущев. – Ваня, ты не знаешь?
– Не знаю, – качнул головой Серов. – И никто не знает. Мебель была на каком-то складе, практически без охраны, туда мог прийти кто угодно и когда угодно. А про бериевский секретный ящик вообще только слухи ходят.
– Может быть, кто-то из МВД в курсе? – поинтересовался Игнатьев.
– Едва ли. Не станет Берия никому из нас такие важные тайны доверять. Если кто что и знает, так это люди из его прежней, грузинской команды, в первую очередь Кобулов и Меркулов.
– Меркулова сегодня же берем! – воскликнул Хрущев.
Серов задумался на несколько секунд.
– Я бы не стал этого делать. Он человек упрямый и опытный, он любого следователя переиграет. А третью степень [19] к нему применять нельзя, он недавно после инфаркта, помрет на допросе. Лучше установить наблюдение, поставить квартиру на прослушку и подождать, посмотреть, с кем у него будут контакты. Может, и приведут нас эти товарищи к архиву.
19
Допрос третьей (в отдельных случаях четвертой) степени – допрос с применением мер жесткого психологического давления и физического воздействия.
– Какие еще товарищи? – нахмурился Хрущев.
– Говорят, у Берии есть своя разведка, ни по каким документам не проведенная. Если она существует, то вот эти знают все…
– А ты как думаешь, на самом деле есть такая разведка? – заинтересованно спросил Хрущев.
– Думаю, есть. Если бы я был министром, точно бы ее завел. Уж очень много у нас в ГБ чужих глаз и ушей…
– Ладно, Ваня, – поднимаясь, проговорил первый секретарь. – Нет ничего тайного, что не стало бы явным. Нашего друга Меркулова распорядись взять под опеку, да поплотнее. А ты, Семен Денисович, пошарь по тюрьмам, возьми оттуда ребят из своего старого аппарата и как следует расспроси Богдана [20] – они будут рады возобновить знакомство. А пока давай, Семен, сюда нашу заветную…
20
Игнатьев, придя в МВД, ввел применение пыток. Берия, став министром, пытки запретил и приказал начать уголовные дела против использовавших незаконные методы следователей. Приказ готовил и проводил в жизнь Богдан Кобулов. Так что у арестованных игнатьевских костоломов были с ним немалые личные счеты.