Последний бой Лаврентия Берии
Шрифт:
Оставшиеся до пленума два часа Молотов потратил на воспоминания. Ему было что вспомнить. Везде, где они с Берией соприкасались, Вячеславу Михайловичу приходилось отступать – его мягко, но непреклонно отодвигали. Сначала он смирился с тем, что именно Лаврентий стал вторым человеком в ГКО. Потом почему-то те задания, с которыми он, Молотов, не справлялся, неизменно оказывались у Берии. Так было с танкостроением в сорок втором году, так было с атомным комитетом в сорок пятом. До сих пор он соглашался, считая это государственной необходимостью, но так ли было на самом деле? А может, прав Никита, когда говорит, что главным методом Лаврентия были интриги, а главным желанием – пробраться на место возле Сталина, оттеснив всех прочих? Вдруг у Берии все так, как с этой резолюцией: слова одни, дела другие, а мысли… А какие мысли, кроме грязных, могут быть у такого человека?
Эту горечь и это отвращение он присоединил к справедливому возмущению германской политикой Лаврентия и все вместе выплеснул в своей речи на пленуме, в которой было немного фактов, но очень много эмоций. Уже на следующий день, остыв и сопоставив кое-какие смутившие его моменты, Молотов о многом задумался, но было поздно – слова сказаны, а слово, как известно, не воробей. С тех пор он по несколько раз в день доставал этот документ, молча смотрел на резолюцию, пытался понять, что заставило Лаврентия ее написать, – он-то ведь отлично знал меру вины Полины, не было там ни шпионажа, ни измены. Пытался понять – и не мог. А вот теперь, кажется, понял… или начал понимать?
Молотов вызвал секретаря.
– К семнадцати ноль-ноль пусть подадут машину, – приказал он. – Поеду работать на дачу. Приготовьте документы для криптографа и вызовите ко мне туда этого чекиста, как его… с такой смешной фамилией…
– Вызвать чекиста на дачу? – позволил себе удивиться секретарь.
– Документы нужны мне сегодня. А криптограф пусть подышит свежим воздухом, а то у него больной вид.
Отдав распоряжения, Молотов отпустил секретаря, а сам принялся рыться в ящиках. Искал долго, наконец нашел небольшой исписанный от руки листок бумаги – записку, которую Берия как-то раз передал ему на заседании Президиума и которая так и завалялась у него. Положил записку и докладную Абакумова в папку, снова открыл стенограмму, взглянул и стукнул кулаком по столу.
– Читал стенограмму?! Значит, ты и это читал. И как ты, хотелось бы знать, все это теперь объяснишь? Объясни, без всяких ссылок на август, и тогда я буду просить прощения за все, что наговорил о тебе на пленуме. Но только так, и никак иначе!
К шести на дачу прибыл криптограф из МВД – усталый и сегодня какой-то особенно бледный майор.
– Плохо выглядите, – сказал Молотов.
– Работы много, – ответил тот.
– Я так и подумал, и решил устроить вам загородную прогулку. Подышите свежим воздухом, поработайте в саду, пока светло, сегодня у меня документов немного.
Примерно через час Молотов подошел к майору, устроившемуся за садовым столом.
– Заканчиваете?
– Да, уже почти все, – ответил тот.
– Тогда проверьте мне еще один документ. На идентичность почерка, – и положил на стол докладную Абакумова и записку Берии.
Майор поднял голову и очень внимательно посмотрел на министра.
– В чем дело? – спросил Молотов.
– Вам нужно официальное заключение или неофициальное? – осторожно поинтересовался чекист.
– А есть разница?
– Некоторая есть. В официальном заключении я напишу, что эти надписи сделаны рукой одного и того же человека.
– А в неофициальном? – внезапно охрипшим голосом поинтересовался министр.
– Неофициально, устно, я могу сказать: почерк похож, хотя и не полностью идентичен. Дело в том, что я сам изготовил эту бумагу, в меру своего скромного умения, а по части подделки документов я все же не Левша.
Молотов не дрогнул, непроницаемое лицо не шевельнулось, он лишь непроизвольно взялся рукой за ворот, там, где должен был быть галстук, да голос стал безжизненным, как сухое дерево.
– Вы изготовили только резолюцию или весь документ?
– Разумеется, весь. Пришлось перепечатать и докладную тоже.
– Чем они отличаются?
– В оригинале было предложение министра госбезопасности провести дело через Особое Совещание и резолюция товарища Сталина: «Согласен».
– А резолюция Берия?
– Резолюции товарища Берия не было. Зачем она здесь нужна?
– «Товарища»? Что же, Берия для вас по-прежнему товарищ? – криво усмехнулся Молотов, не отрывая взгляда от докладной.
Майор выпрямился и поднял глаза – серые, холодные, полные сосредоточенной злости.
– Я специально изменил принятые у Лаврентия Павловича формулировки, – медленно, с расстановкой проговорил он, – чтобы человеку, знающему его стиль, стало понятно, что он этого не писал. Да и какой юрист напишет «судить Военной коллегией», а не «передать дело в Военную коллегию»? Я специально поместил резолюцию не там, где положено. Я вырисовывал буквы без динамики, как по прописям. И неужели вы не знали, что по таким делам Абакумов докладывал лично Сталину, без посредников? Я надеялся на ваш опыт… А вы, министр, позволили поймать себя на такое фуфло! Они же обвели вас вокруг пальца, как пацана! Я одному радуюсь – что Лаврентий Павлович мертв и никогда не узнает, сколько и чего вы там про него наговорили…
– Вы забываетесь, товарищ майор! – с угрозой произнес Молотов.
– Можете сообщить обо мне Серову и потребовать другого криптографа. Простите, скоро стемнеет, мне надо закончить работу.
– Заканчивайте, – сухо сказал Молотов и пошел к дому.
Еще через двадцать минут майор принес работу министру, сидевшему на веранде. Тот взглянул на документы, кивнул, положил их на стол и вышел на улицу, сделав приглашающий жест.
– Можете курить, – бросил он.
Чекист достал папиросу, закурил, несколько раз быстро и нервно затянулся – тонкие пальцы слегка подрагивали.
– Что связывало вас с Берией? – спросил Молотов.
– Он мне жизнь спас, – глядя поверх кустов в вечереющее небо, ответил майор.
– Вы из репрессированных?
– Да… – он еще раз затянулся и внезапно сказал: – Не вздумайте выступить против Хрущева. Вы сделали то, что должны были сделать, и больше им не нужны.
– Как вас прикажете понимать? – нахмурился Молотов. – И кому это «им».
– У вас на столе бумаги по Германии. И вы попросили проверить документ, который вам дали перед пленумом, для создания правильного настроения. Значит, вы больше не доверяете Хрущеву…