Последний брат
Шрифт:
Где-то в стороне разъяренно заревел отброшенный Улебом бритый здоровяк и понесся со страшным воем обратно, набирая в скорости силу удара. Улеб дождался, чуть уклоняясь от летящего кулака, отставил назад ногу, и резко выставил веред локоть согнутой руки, уперев её прижатый к груди кулак в ладонь другой. Здоровяк влетел в этот локоть как волна в утес, и разбился на нем. Улеба отбросило на шаг назад, но здоровяк рухнул перед ним сломанной кучей.
Голубоглазый, видать, уже сообразил, что теперь у контуберналов появился перевес, и сейчас это скажется, — особенно после того как Трофим, пнув по подвернувшейся ноге молотившего моряка, вернулся к самому голубоглазому и всадил
— Моряки!.. — И затем выдал вечное: — Наших бьют!
Этот крик почему-то произвел на участников останавливающий эффект. Драка замерла. Двое оставшихся моряков отступили к голубоглазому, разорвав дистанцию, и один из них тут же выхватил из ножен нож. Второй, стрельнув взглядом в его сторону, последовал примеру. Трофим боковым зрением увидел и распознал по шелесту, что и контуберналы мгновенно ощетинились ножами. Сбоку к неприятельской троице заходил Улеб, но уже вставали со скамьи те трое выпивох, которых не уронил их собственный рыжий капитан. Сам капитан все еще барахтался на полу, путаясь в роскошных ножнах своего длинного меча. Извивался рядом аморфной массой Эулохио, похоронив под собой одного из соседей по скамье. Но и третий моряк с их рухнувшей скамьи уже тоже вставал, пока на четвереньки, водя вокруг пьяным и полным тупой ненависти взглядом, и шипя от боли, расстегивал петельку на ножнах, хотя было неясно, понимает ли он, кого и за что собрался бить. В стороне потихоньку кряхтя, воздвигался на ноги неудачно упавший Тит. И силы равнялись, и дело дошло до ножей…
— Сатис! — сказал Трофим вытягивая левую руку в сторону от себя, как бы перекрывая своим возможность броска вперед. А в правой… В правой был нож — по вбитой привычке дернул, и только потом осознал. — Довольно. Повеселились!
— Наших бьют, люди моря! Бей солдатню! — призывно крикнул носатый моряк слева от голубоглазого.
— Кто тут еще наши… Капитан, который лупит своего кибернетиса [19] , нам не свой… — лениво отозвались из зала, и Трофим узнал голос Косты — того самого моряка, что ловил вора на улице. Коста запомнил их попытку помочь или что другое? В любом случае Трофим был благодарен ему даже за эту фразу, которая могла сбить настрой.
19
Киберентис, — греческое название штурмана.
Он глянул по сторонам. Моряков было много, и реши они вмешаться… Но нет, битая публика сидела на местах, смотрели кто равнодушно, кто с любопытством. Лишь несколько человек не участвовавших в драке оказались на ногах, но они быстро возвращались на свои места, и Трофим подумал, что своих фоллисов рыжий, когда очнется, уже не найдет.
— Твой дружок… нашего патрона ударил… — выдохнул голубоглазый.
— Не первый. И не плетью, — ответил Трофим, покачав головой.
— Патрон извинился, — буркнул, голубоглазый обретая дыхание. И Трофим понял, что дальше драки уже, скорее всего, не будет. Когда после первой сшибки начинают что-то выяснять на словах, значит, веры в победу нет, и запал иссяк. Ну, разве только если вынудить, позволив себе что-то совсем уж оскорбительное…
Сам обсуждаемый капитан тем временем виднелся за прикрывавшими его моряками. Встав на четвереньки, он пытался нащупать коленями твердую землю и сплевывал кровью — видно, рассек щеку о собственные зубы. Крепкие они у него. Тит ведь хорошо приложил…
— Бросил деньги как подачку нищему. — Снова покачал головой Трофим. — Разве это извинение…
— Патрон Энрико Мастарно благородной крови. Его отец — венецианский патрикий, родом еще из Аквилеи. Многих кораблей и дворцов на земле владелец. — Седой посмотрел на своего низвергнутого капитана, и в глазах его Трофим уловил тень жалости. — Он просто не нашел, как извиниться перед простолюдином.
«Вот оно что, — подумал Трофим. — Отец — богатый купчина знатного рода. Наверняка он и дал сыну корабль. Иначе откуда у такого долдона? А помощник, значит, — приставленная нянька?»
— Ну, надо ему скорее осваивать это искусство, если, конечно, твоему капитану нравится быть здоровым, — посоветовал Трофим, и моряки вокруг одобрительно загудели. — У нас тоже своя гордость есть.
Пожилой выслушал эту тираду с очень нейтральным лицом. Трофиму даже на секунду стало его жаль. Послал Бог работенку. Что же такое ты задолжал отцу этого барана?..
— Уберите ножи, драке конец, — сказал голубоглазый, и его люди, поколебавшись, начали убирать клинки в ножны.
— Контуберния… — скомандовал Трофим, и, подавая пример, тоже отправил нож на пояс.
Голубоглазый наклонился к своему капитану и протянул руку, но тот раздраженно отбил её, и с некоторым усилием сам встал с колен.
— Уходим! — громко сказал Трофим. — Если что ненароком разбилось, — показал он на голубоглазого, — они заплатят.
Голубоглазый молчал, и это можно было счесть за знак согласия.
Тит наклонился к уху Трофима и негромко прошептал.
— Дай мне монету, сесквепликар.
— Зачем? — так же тихо спросил Трофим.
— Дай. Надо.
Трофим посмотрел Титу в глаза и столкнулся с очень серьезным взглядом.
— Какую? — спросил Трофим.
— Нуммий.
Он залез в кошель и положил монету Титу в ладонь нуммий — самую мелкую монетку.
Тит легонько подкинул монету и, сделав пару шагов вперед, вышел ближе к морякам и рыжему капитану. Голубоглазый и его матросы напряглись. Рыжий глядел волком, но молчал. Народ вокруг притих в ожидании дальнейшего зрелища. Тит выпрямился и заговорил негромко, но слышали его все.
— Слушай меня, капитан Энрико Мастарно. Я — Тит, сын патрикия Ипатия Киракора. Мои предки жили здесь еще до великого переселения Константина. Ты ударил меня, пусть и случайно. Ты не извинился, дал денег. Я не смог их принять, потому что не знаю в округе лавки, где можно купить утерянное достоинство. Но ты, раз мне сунул монету, видимо, эту лавку знаешь хорошо и пользуешься ею часто. Поэтому… — Тит махнул рукой, и под ноги рыжему полетела сверкнувшая в воздухе медной дугой монетка, постукивая, завертелась на полу. — Я даю тебе нуммий. Видит Бог, на твое достоинство его хватит. А свою монету ты найдешь на полу. Прощай.
Тит повернулся и гордо пошел к выходу. Контуберналы двинулись вслед за ним. Рыжий стоял, заливаясь краской до корней волос, рука на рукояти меча побелела, и зубы до крови вонзались в нижнюю губу. Трофим уходил замыкающим и старался на упускать его из вида. Воцарившуюся тишину нарушал только пьяно стонавший на полу незадачливый Эулохио.
— Если ты сын патрикия, что же ты подался в солдатню, потом зарабатывать медяки?! — наконец крикнул в спину Титу, исходивший бешенством и стыдом Энрико. — Или ты оказался не слишком хорош для отца? Иди в свои казармы! Там тебе додадут плетей в счет тех, что я не додал!