Последний брат
Шрифт:
Друзья вошли, на них никто не обратил внимания. Пара взглядов не в счет.
Трофим подступил к тетке с клюкой.
— Свободный стол есть, хозяйка?
— Сам видишь, — проскрежетала бабища, неторопливо обведя зал рукой.
— Тот, у окна.
— Садись, — разрешила хозяйка.
— К нам подойдут?
— Мне все скажи, девчонки принесут. Да заодно объяви деньги. Плата вперед. Я моряцкое семя в долг не кормлю.
— Мы солдаты, не моряки, — вставил Тит.
— Все одно — голытьба.
— Есть деньги, хозяйка, не беспокойся, — сказал Трофим и придавил ладонью кошель контубернии на бедре. Скрипнули друг о друга монеты.
— Я даже в первую брачную ночь не беспокоилась, солдачонок, — мягко ухмыльнулась баба. — Первая брачная, ведь не значит первая. Да и была она, как ты видишь, давно. Чего хотите?
— Шесть порций гороховой
— Нет сельдерея.
— А петрушка?
— Ага, с петрушкой.
— Круг хлеба. Соус с яйцом, луком и перцем. Сыра, три литры. Что еще? — Трофим повернулся к друзьям.
— Мед, — подсказал Улеб.
— Меда, котилу.
— Старого урожая.
— Пойдет. Хойник белого вина. И вода, и емкость, чтоб разбавить.
Баба захохотала.
— Что-то не так? — спросил Трофим.
— Все так. — Прыснула напоследок баба. — Давно меня никто не просил разбавить вино. Выгодный клиент. Может, сразу разбавленным и принести?
— Не настолько выгодный. — Подмигнул ей Трофим.
— Всё?
— Всё. Сколько?
Баба на секунду отправила глаза куда-то под надбровные дуги и выдала подсчет. Трофим полез в кошелек, где бряцали самое большее деканумионы и пентумионы — монеты длинных названий, но увы, невысокого достоинства. Медяки они и есть медяки… Расплатился.
— Заказ-то помнишь?
— Это я твоего лица не вспомню, как ты отсюда выйдешь. А заказ у меня крепко сидит, — ответила и, обернувшись к двери в дальнем конце, закричала: — Кирикия!
Из двери секундой позже вынырнула, видимо та самая Кирикия, кудрявая девица с мортарией [15] в руках, и баба емко и коротко воспроизвела ей весь заказ.
— Ждите, — сказала хозяйка Трофиму. Он кивнул, и все пошли к столу.
Когда расселись за столом по грубым скамейкам и огляделись, атмосфера заведения проступила полнее. Трофим увидел, что далеко не все громко гомонят и ухают кружками, за крайним в углу столом, наоборот, сидели за келейным разговором, собрав лица друг к другу и отгородившись от окружающего стеной спин. За соседним столом моряк с бородой, заплетенной в небольшую косицу, со знанием дела вырезал ножом на стенной балке изображение военного корабля с короткой мачтой, длинными веслами, и носом, увенчанным тремя таранами. Балки и столешницы в Эльме вообще были испещрены рисунками и посланиями разной степени мастерства. Имена любимых, проклятия недождавшимся, характеристики капитанам и их помощникам… Ближняя к столу друзей балка даже представляла собой своеобразную почту, где два адресата писали друг другу в течение нескольких лет короткие послания. Два друга обменивались весточками? Или два незнакомца свели беседу? Последняя надпись сообщала: «Чудотворец» — корыто, обшивка — гниль, капитан — пьянь. Ну и просто невнятные надписи в попытках оставить о себе память. «Мы здесь пы…» А чего пы — не дописано. Забавно…
15
Мортариа — глиняная посуда, блюдо для толчения и измельчения продуктов, со специально вброшенными, при изготовлении в глиняный замес, мелкими камешками. Камешки торчащие из стенок блюда помогали более быстрому измельчению продуктов.
Компания за столом хорошая, да стол пока пустой. Вот и Амар тянет носом за смешанным сытным ароматом, что идет с кухни. А Тит поглядывает, что там у соседей на «божьих дланях» наставлено. Питание в школе поставлено так, что ешь без роскошеств и не более необходимого. Воинская дисциплина и на желудки распространяется. Но та же школа приучила: вошел в столовую, сразу получил в едальник свою мису. А здесь еда вроде есть, но её пока и нет… Сиди и кукуй… Тяжко живется людям не на военной службе…
— Интересно, что теперь с тем ворюгой будет? — спросил Амар, поудобее разваливаясь на жесткой скамье.
— Надо ему было об этом подумать, прежде чем ручонкам волю давать, — ответил Улеб без всякой жалости.
— Скорее всего, пойдет на каторги, гребцом на суда. Василевсу не хватает гребцов.
— По справедливости, — сказал Улеб. — Украл у моряка — сам стал моряком.
— Эх, дайте мне тогда украсть что-нибудь у императора… — засмеялся Тит.
— Укоротись, Тит, — одернул Трофим. — Дурацкие шутки никого еще не доводили до пурпурных сапог [16] , а вот
16
Пурпурные сапоги, — считались одним из отличительных символов императорской власти. Носить такие имел право только василевс. Надеть пурпурные сапоги кому иному — считалось покушением на императорскую власть, за что можно было весьма пострадать. Впрочем, было одно забавное исключение. С 631 го года патриархи александрийские, в качестве признания их великих заслуг, получили право во время богослужений одевать царский пурпурный сапог; — но только один, никак не более.
Тит замолчал, но кривился ухмылкой.
— У нас в степи люди живут кочевкой. — Юлхуш поправил ворот грубой рубахи. — Все добро возят с собой. Не как у вас — поставил дом, и копи в нем добро. Только очень знатные могут позволить себя возить вещи, которые не нужны в хозяйстве. Которые для роскоши, а не для нужды. Знатных мало.
— Их везде мало, — пожал плечами Фока.
— Да… — кивнул Юлхуш. — А у простых людей в наших краях каждая вещь, каждая голова в стаде человеку жизнь от смерти отделяет. Нет бездельных вещей. Поэтому если вор вещь крадет — он жизнь крадет. Мало есть грехов хуже воровства. За этот грех платят жизнью.
— А если человек крадет, потому что с голода умирает? — спросил Тит. — И тогда грех?
— Глупость сказал, — покачал головой Амар. — Если мугол умирающего от голода в степи встретит — ему сам все отдаст. Последнее отдаст. Поделится. Так зачем тогда человеку красть? А если умирающий не встретит другого — у кого он красть будет? Так и помрет с голоду.
— Гм-м… — Тит сперва даже не нашелся, что ответить, и некоторое время собирался, отыскивая брешь в логике Амара. — Если все так, откуда тогда у вас вообще воровство берется, про которое Юлхуш сказал, что оно страшный грех? Значит, все же бывает, что и у вас кто-то тырит?
— Люди с червивой душой везде есть, — развел руки Юлхуш. — У нас их просто меньше.
— С чего бы это? — удивился Тит.
— А у кого ты в степи воровать будешь? — улыбнулся Юлхуш. — У камней, у травы, у неба? Наш вор в обычное время, как и другие, кочует. Только если на сходе рода, или в город попав, у него есть возможность украсть. Чаще добыча случайно подворачивается, и человек свою гниль одолеть не может. У вас не то. Города людные, здесь вор все время с кражи живет, как шакал на охоту выходит.
— Так у вас просто искусов меньше, а не людей с червивой душой, — хмыкнул Фока.
— В городах отношение к жизни другое, — покачал головой Амар. — Людей вокруг много, жизней много, думают, чего их жалеть…
За угловым столом компания совсем разухабилась и заголосила песню. Выводил крепкий битый жизнью дядька с черными как смоль глазами. Компания подтягивала каждую строку выкриком «Таласса!», и для акцента еще и бухала кружками по столу.
Владычица жизней, о, не гневись. Море! Прохладой своей ко мне прикоснись. Море! Дай ветра в парус, чтоб был он полн. Море! А если на веслах, — чтоб гладь без волн. Море! Не бей сварливо ударами в борт. Море! И выйти дай, и войти мне в порт. Море! А если все же пустишь ко дну. Море! Не делай могилой мне глубину. Море! Дельфином дай стать и скользить по волнам. Море! Чтоб мог помогать я другим морякам. Море! Взрезая волну своим плавником. Море! Я им укажу дорогу на дом. Море! За мной пусть скалы и мели пройдут. Море! Пусти их, хозяйка, их дома ждут. Море! Владычица жизней, о, не гневись. Море! Резвись на волне, дельфин, Резвись…