Последний час надежды
Шрифт:
Она кивнула, пошевелилась… я вновь прикоснулся к её плечу… ладонь сама собой провела между лопатками, по «кошачьему месту», скользнула ниже.
Голова кружилась, она всегда начинала кружиться.
Ники повернулась на спину — снова по-кошачьи, мягким медленным движением. Моя ладонь скользнула по её боку, остановилась на животе.
Мне показалось, что я теряю сознание — жар проходил волнами, желание и нежность затягивали в водоворот. Последнее, что помню — морская соль, словно океан сомкнулся вокруг —
Проснулся, или очнулся — не пойму. Ники всё так же лежала рядом, всё такими же спокойными были её улыбка и дыхание.
Я почти машинально уже приподнялся на локте и посмотрел на часы.
Без четверти семь.
Было что-то или не было, и если было, то когда? Ники взяла меня за руку… и я ощутил — увидел, почувствовал всеми органами чувств, сжато, спрессовано в короткую вспышку. Было. А время не сдвинулось ни на минуту.
«Для нас не бывает времени». Она повернула голову и встретилась со мной взглядом. «Мы сами создаём его, когда нужно».
Сами создаём. Но сама Ники торопится, это видно — значит, времени не так много, как хотелось бы.
Я начинал путаться. Если к равноденствию мы, все втроём, должны быть готовы к какому угодно развитию событий… и если, как Ники намекала, можно перемещаться в одно из прошлых, там где «зафиксировано», но и в будущее — то что же получается? Уже случилось… уже известно, что будет в тот день? Или известно всё, что может случиться? Мы сами выбираем, что и как делать, или кто-то направляет нас?
«Не торопись», — она улыбнулась.
Ники говорила… что нити, из которых всё сплетается, и между которыми могут перемещаться те, кто видят… что-то про затухание. Не помню точно. Всё, что случилось, чем дальше по нити, тем слабее заметно. Так… Думай, голова, думай!
Ники говорила… каждое действие, которое мы производим, порождает новые нити. Часто они настолько мало отличаются от остальных, что сливаются с ними, и полотно не растёт бесконечно вширь, никто не знает точно почему — закон природы?
Тогда что бы мы ни сделали сейчас… в будущем это может создать новые нити, а может не создать, они могут слиться с другими… и чем дальше будущее, тем труднее оценить, что именно случится — пока не достигнешь будущего.
«Правильно, Брюс».
Но что будет, если Ники просто достигнет точки того самого будущего и посмотрит, что там? Можно ведь в любой момент вернуться и внести изменения?
«Как только мы доберёмся до того будущего, придут проверять, как я справилась с заданием, Брюс. И я не смогу вернуться, никто из нас не сможет».
Я всё равно не понимал. Если то будущее, по словам Ники, уже существует в каком-то виде… неужели нельзя заглянуть? Что бы мы ни сделали… ведь это уже можно увидеть?
«Брюс, пока ты выбираешь, нет определённости. Как только ты выберешь, будущее можно будет увидеть».
Я всё равно не понимал. Хоть убейте! Наверное, я слишком тупой для всех этих вещей, они не укладывались в голове.
Ники уселась, перестала улыбаться.
— Ты не тупой. Смотри. Брюс, что будет с этим стаканом?
Она указала на стакан с водой на краю стола. Ночью, когда я просыпался, страшно хотелось пить.
Я попробовал заглянуть в будущее… если так можно выразиться. Я мог делать это одним способом… что-то сделать самому, а потом вернуться в предыдущую точку и посмотреть варианты.
Я не мог сказать, что с ним будет. Иногда стакан разбивался — Ники швыряла его в угол, иногда нет. Нет определённости.
— Правильно, Брюс. Если я попрошу тебя разбить стакан, ты его разобьёшь?
— Да, — до меня начало доходить. Как только мы оба решили судьбу стакана… его будущее практически неизменно, в этой нити и во всех тех, которые пойдут от неё в будущее. Если только Ники не вернётся чуть раньше и не попросит меня его не разбивать.
Голова ныла. От умственных усилий, наверное. Привыкать к тому, что время — вовсе не то, что я привык думать, очень трудно.
— Ты привыкнешь, — она сжала моё плечо. — Я тоже долго привыкала, Брюс, очень трудно отказываться от привычек тени.
— Ники…
— Разве я хоть немного оскорбила обычных людей?
Всё равно мне не нравилось это слово.
— Брюс, — она потянула меня за плечо, я посмотрел в её глаза. — Знаешь, почему мы можем то, что можем? Потому что есть тени. Пока они есть, пока их много — мы можем так много. Можем менять почти что угодно.
Так… до меня начало доходить ещё кое-что. Ники упоминала «тюремные» реальности. Говорила, что её могут сослать туда, откуда не возвращаются.
Она кивнула.
— Там нет теней. Почти что. Там почти ничего не удаётся менять, Брюс. Я была в таком месте. Всем его показывают, отправляют туда на неделю. Знаешь, потом очень не хочется попадать туда по-настоящему.
— И… сколько там заключённых?
— По одному на реальность.
— Одиночка? И много там места?
Она взмахнула руками.
— Весь мир, Брюс. И ты в нём один. И ни одной точки возврата, ты сам за себя. И тебе добавляют сутки заключения за каждую «фиксацию».
Я представил… мне стало зябко. Я почти ничего ещё не умею как видящий… но я уже ощутил, как это — не использовать свои умения, потому что тогда заключение никогда не кончится.
У меня возникали новые вопросы. Что же это такое, государство «видящих», если о таком вообще можно говорить. Как они живут? Чего добиваются?
Она привлекла меня к себе.