Последний человек на Луне
Шрифт:
С того дня, как мы прибыли на службу в NASA, наши космические карьеры развивались параллельными путями. Мы делили арендованные машины, жили в одной комнате в гостиницах, иногда летали на одном самолете. Нас учили с таким расчетом, чтобы мы заняли места пилотов лунного модуля на «Аполлоне». Затем нам оказали особое доверие, потому что корабли типа Block I не обладали возможностью стыковки и не могли использоваться совместно с лунным модулем, в котором нам предстояло садиться на поверхность Луны, да и до завершения строительства первого лунного модуля на фирме Grumman было еще далеко. Так что в тот январский день 1967 года Роджер и я были пилотами лунного модуля на двух кораблях, у которых лунного модуля вовсе не было [9] .
9
Нужно
Как часто вечером в пятницу, возвращаясь из недельной командировки на T-38, таком же, как тот, в котором я находился сейчас, мы с Роджером пролетали на минимальной высоте над своими домами, прежде чем резко отвернуть влево, выпустить шасси и приземлиться на авиабазе Эллингтон. Еще от Сан-Антонио мы нацеливали острый нос самолета на дорожку, разделяющую наши дома, и с ревом проносились на скорости 1100 км/час над Барбуда-Лейн, встряхивая черепицу и заставляя дрожать посуду. Это шумное послание говорило женам (ну и соседям тоже), что мы скоро будем дома. Мы садились, прыгали по машинам и гнали со скоростью 130 км/час по двухполосному Старому Галвестонскому шоссе с единственным светофором в городке Уэбстер, чтобы затормозить с визгом у своих домов менее чем через десять минут. Это было не вполне законно, но, черт подери, мы же астронавты!
Я вспомнил об этом, когда мы с Томом пошли на снижение, но теперь при заходе на посадку мы облетели свой район стороной и осторожно зарулили на стоянку. Путь из Калифорнии домой всегда был долог, но на этот раз я не хотел, чтобы он закончился. Оставшись один, я поехал домой медленно, ошеломленный ощущением неполноценности.
Нашу узкую улочку заполонили машины. Я заехал к себе во двор, остановился, выключил зажигание. Не снимая пропотевший желтый летный костюм, я пересек лужайку – тридцать шесть шагов от моей двери до двери Роджера – и кивнул охраннику, который должен был сдерживать растущую толпу и не пускать прессу. Я не стал заходить к себе домой – знал, что Барбара у Марты. Жены в космической программе были женщинами особого сорта – они знали, что нужно делать, потому что такие трагедии случались и раньше. Всех их преследовал один общий кошмар – что однажды муж не вернется домой, а вместо этого в дверь постучится скорбный посланец с ужасной вестью.
Я обхватил Барбару и долго держал ее в объятиях, чтобы мы оба смогли осознать, что живы. Потом я отыскал Марту и тоже крепко обнял – нам обоим было это так нужно! Эмоционально опустошенный, я пытался передать физически то, что не выразить словами. Что я мог сказать ей? «Мне очень жаль, что твой муж только что сгорел заживо»? К счастью, не мне пришлось объяснять Марте, что случилось. Эта обязанность досталась Майку Коллинзу.
Марта была в кухне, готовила хот-доги к обеду, когда внезапно появилась Сью, жена Алана Бина. Это ее не встревожило, потому что жены забегали часто. Барбара тоже должна прийти вскоре, она как раз вернулась из кино. За окном собралось много машин, но это было нормально – все возвращались домой на выходные. Ее дети, пятилетний Стив и восьмилетняя Шерил, смотрели телевизор в кабинете. Сью нервно несла какую-то чушь, но Марта все еще не беспокоилась о муже. Роджер во Флориде, и он даже не должен был сегодня летать.
Но потом на пороге возник Майк – а это уже не вписывалось в обычный распорядок. А когда Марта увидела его глаза, она поняла, что произошло что-то ужасно, ужасно плохое. Это было написано у него на лице. Теперь Марта знала, что случилось.
Пока Майк рассказывал ей страшную новость, еще один друг прошел в кабинет и выключил телевизор, потому что скоро должны были передавать выпуск новостей. Он занял детей складыванием уточки из фольги от сигаретной пачки. Справившись с первым потрясением, Марта позвала сына и дочь в спальню и запинающимся голосом сообщила им, что отец больше никогда не вернется домой. Шерил
Я смотрел, как наши женщины пытаются справиться с ужасной задачей разделить горе. Всеми своими действиями они показывали, как любят Марту, а она то блуждала по комнатам в трансе, то хлопотала как хозяйка вечера, чтобы не думать о том, что Роджер не придет сегодня, и вообще никогда не придет. Конечно, это было дьявольски трудно, но я видел, как она расправляла плечи, поднимала лицо, вытирала слезы и выполняла свой долг, отвергая реальность. Она была женой астронавта, а жены астронавтов крепки в вере. Она не имела права на несовершенство даже в день самого тяжелого горя. В какой-то момент она перешла через задний двор к нам в дом и позвонила по телефону. Когда Марта возвращалась через парадное крыльцо, охранник остановил ее и спросил, кто она такая, прежде чем пропустить в ее собственный дом.
Дик Слейтон, наш босс, вскоре велел мне отложить все дела и заботиться о Марте. В этом был смысл, потому что космическая программа внезапно остановилась на полном ходу. Других астронавтов назначили помогать Пэт Уайт и Бетти Гриссом – им тоже предстояло мучительно привыкать к смерти мужей, к тому же в высшей степени публичной.
Я обнаружил, что у стремления Роджера делать всё безукоризненно существовала и обратная сторона. Он был настоящим хозяином дома, он выписывал все чеки и принимал все решения. Теперь, без него, жена и дети оказались одни в незнакомом море. Марта даже не знала, был ли Роджер застрахован – он всегда сам заботился о таких вещах.
Следующие несколько дней прошли как в тумане – я пытался привести дела друга в порядок и вернуть его семье чувство безопасности. Барбара была рядом и помогала на каждом шагу.
В маленькой пресвитерианской церкви Уэбстера отслужили панихиду. Небольшая белая часовня у Старого Галвестонского шоссе была переполнена потрясенными друзьями и соседями. Проповедник произнес речь, а затем мы вышли на улицу, и над нами пронеслось звено T-38 с астронавтами за штурвалами, с одним пустым местом в строю. Миновав колокольню, они разошлись в разные стороны. Это была служба лишь для своих, для людей, которые знали троих погибших астронавтов ближе всех, для тех, кто самые важные годы своей жизни проработал в NASA. Мы не просто скорбели – каждый из нас чувствовал личную вину, как если бы мы могли сделать что-то, ну хоть что-нибудь, чтобы не случилась трагедия, которая теперь так потрясла нас.
Холодно было на Арлингтонском национальном кладбище в последний день января, особенно для тех, кто прилетел из Техаса. Резкий ветер трепал гривы шестерки гнедых лошадей, которые медленно цокали по извивающейся дорожке между надгробиями, везя катафалк с гробом Роджера Чаффи, накрытым флагом. На трех лошадях слева скорбно ехали молодые кавалеристы, а у трех справа седла были пусты, символизируя троих погибших седоков. Не одного, а всех троих. Гаса похоронили здесь же, на Арлингтонском, несколькими часами раньше, а Эд нашел покой на кладбище Военной академии США в Вест-Пойнте. Зимнее солнце сияло сквозь высокие облака, но это был черный день, день скорби, худший за все годы космической программы Америки.
Я был в синем военно-морском мундире, под вычищенными до блеска ботинками хрустел иней, когда мы занимали места на короткой траурной церемонии. Я изучал печальную сцену, и сердце мое гулко стучало. Всё было неправильно.
Марта сжала мою руку так сильно, что наши перчатки должны были сплавиться вместе. Вдова пребывала в смятении, я тоже. Ее дети, восьми и пяти лет, с трудом понимали, что происходит, сидя на холодных металлических креслах рядом с матерью. То же чувствовала и Барбара, которая осталась в гостинице в постели в полном истощении. Потрясены были родители Роджера, которые приехали на похороны из Гранд-Рэпидса в Мичигане. И Линдон Джонсон, президент Соединенных Штатов, стоявший у открытой могилы, тоже. Потрясена была вся страна. То, что случилось, просто не имело права произойти.