Последний дар времени
Шрифт:
Амагу не беспокоило, кто будет о ней заботиться. Грибердсон обещал, что будет защищать ее и приносить мясо. Но жить с ней как муж он не станет.
Это заявление привело женщину в бешенство, поскольку совет решил, что Грибердсон должен во всем заменить ей Дубхаба. Грибердсон же ответил, что его это просто не интересует. Амага обо всем сообщила старейшинам, но впервые за всю историю племя не стало наказывать нарушителя обычая.
Женщина молча смирилась, но вскоре в ее голове возникла другая идея: может быть, Грибердсон предпочитает взять в подруги красивую и трудолюбивую
Грибердсон ответил, что подумает. Речел была потрясена подобным ответом. Драммонд ухмылялся, но молчал.
Нелиска была счастлива. Еще бы! Такой могущественный воин, полубог мог стать ее мужем.
Ламинак плакала и пряталась.
— Но ведь вам, Джон, — сказала Речел, — через несколько лет предстоит уйти. Вы что, так и бросите ее? Или хотите прихватить с собой в качестве образца? Это ведь жестоко. Ей никогда не привыкнуть к нашему миру. Она дитя племени и умрет, если расстанется со своим народом.
— Я сказал, что подумаю, — сказал Грибердсон. — Я не говорил, когда приму решение. Боюсь, что к тому времени, когда я осмелюсь сделать ей предложение, она будет уже замужем.
После этого Речел сказала Драммонду:
— Сомневаюсь, что когда-то смогу понять этого человека. Его мыслительные процессы протекают слишком глубоко. А может быть, они просто очень противоречивы. Иногда в нем проявляется нечто не совсем человеческое.
— Время заставляет человека оставаться человеком, — сказал Драммонд. — Но вечность способна выработать у него нечеловеческую сущность. Может быть, он не совсем человек, но мне не хочется обсуждать с тобой нелепое предположение, что кто-то там изобрел эликсир. Я не могу даже поверить в существование средства, дающего бессмертие. Тем более в девятнадцатом веке, в котором, по-твоему, родился Грибердсон. Неудачи с первыми машинами времени и барьер после 1870 года говорят лишь о том, что что-то было нарушено.
Этот разговор произошел сразу после того, как они пересекли полузамерзшую реку Гвадиану. Через четыре дня, когда путешественники разбили лагерь на южной стороне лесного массива, Драммонд напал на Грибердсона.
Поединок этот был лишь словесным, хотя иногда казалось, что долговязый худой физик вот-вот набросится на Грибердсона с кулаками.
С того дня, когда Грибердсон и Речел были обстреляны в ущелье, англичанин ни разу больше не позволил Драммонду сопровождать его на охоте. Он по-прежнему старался пользоваться лишь туземным оружием, фон Биллман по обыкновению — дробовиком.
Когда Грибердсон уходил из лагеря с Речел или фон Биллманом, Драммонд каждый раз замечал, что кто-то из племени следит за ним. Подобная подозрительность была по меньшей мере оскорбительной и терпеть ее далее Драммонд не собирался, решительно заявив о своем намерении сопровождать коллег во всех их вылазках.
— Прекрасно, — сказал Грибердсон. — В таком случае, оставьте в лагере огнестрельное оружие.
— Чего ради? — вскинулся Драммонд. Мускулы его рук напряглись.
— Я должен быть уверен, что несчастных случаев не будет.
— Несчастных случаев, дьявол! Вы хотите быть уверены, что я не выстрелю вам в спину, не так ли? — закричал Драммонд.
— Именно, — холодно произнес Грибердсон.
— А какое право вы имеете меня подозревать? Я сказал, что следил за вами тогда, и был совершенно прав. То, что я увидел, оправдало мои подозрения! Но я в вас не стрелял! Это был Дубхаб, и вы это знаете!
— Ничего я не знаю, — сказал Грибердсон. — А насчет ваших подозрений — что вы видели? Ничего, потому что ничего и не было. Впредь я вам этого не обещаю, если вы и далее намерены устраивать идиотские сцены ревности. Порой, Силверстейн, я пытаюсь понять, что с вами происходит, и не могу. Я видел заключение психиатров, оно свидетельствует о стабильном характере и о продуманной, благополучной женитьбе. Но теперь эти утверждения выглядят как издевательство.
Произнося последнюю фразу, Грибердсон улыбнулся, и Драммонд встревожился, так как не понял, почему тот улыбается, но промолчал.
— Мне кажется, внезапное перемещение во времени в чужой мир сказалось на вашем психическом равновесии. Будем надеяться, что скоро все пройдет, иначе это может кончиться безумием или смертью.
— Это угроза? — воскликнул Драммонд.
— У меня и в мыслях не было угрожать. Я всего лишь обдумываю возможные варианты. — Грибердсон помолчал, а затем добавил: — Мне жаль, что так вышло, потому что для ведения эффективной научной работы, конфликты нам не нужны. Времени у нас мало, а сделать предстоит много. Мы не можем тратить время на дрязги…
— Дрязги? — заорал Драммонд. — Потерять жену — это дрязги? Услышать обвинение в предумышленном убийстве — это дрязги?
— Вы не потеряли жену, потому что мы с Речел не сделали ничего, в чем вы могли бы упрекнуть нас. Точно так же я не обвиняю вас в попытке совершить убийство. Но вы находитесь под подозрением.
— Что же я должен сделать, чтобы оправдаться?
— Боюсь, что исправить ничего нельзя, — сказал Грибердсон. — Поэтому предлагаю заняться делом и попытаться оставить друг друга в покое. Честное слово, Драммонд, мне не хотелось бы оказаться в ситуации, когда я должен буду испытывать к вам благодарность.
— Посмотрите на нее! — сказал Драммонд. Он указал на Речел. Преданная жена! Верная супруга! Моя прекрасная, любимая, невинная Речел! Она верит вам! Она считает, что я пытался застрелить вас!
— Или ее. Или нас обоих, — сказал Грибердсон.
— Драммонд, вы больны, — сказала Речел. — Только сейчас я поняла, что вы и впрямь способны на убийство. Я никогда не замечала, что вы ревнивы. Во всяком случае, до такой степени. С вами что-то случилось, и это причиняет мне боль. Но…
— Иди к черту! Идите к черту оба!
Он посмотрел на фон Биллмана, который сидел, опустив голову, и потягивал кофе.
— Вы тоже можете отправляться к черту!
— Что я вам сделал? — осведомился Биллман.
— Вы верите им, а не мне! — бросил Драммонд и шагнул во тьму.
Остальные молчали. Они сидели вокруг костра на эластичных подушках. Пламя освещало два белых конуса хижин. Чуть подальше, ярдах в тридцати, раздавались голоса. Люди племени разговаривали и смеялись шуткам друг друга. Они были довольны. Никто не болел, и мяса было вдоволь.