Последний день Америки
Шрифт:
Носилки легонько покачивались на крепких ремнях, скрадывая вибрацию и «неровности» полета над морем. Рядом постоянно дежурил корабельный врач, гражданский тип сидел чуть поодаль и, повернувшись к окну, рассматривал документы. Изредка он поворачивался ко мне и сверлил взглядом.
Мне это жутко не нравилось. Я не понимал, чем он занимается, но продолжал вести свою игру.
Однажды улучив момент, скосил взгляд на его бумаги. И покрылся холодной испариной. В папке скреплены листы с множеством распечатанных фотографий. Под каждой имеется несколько строк текста, содержащего краткую
«Вот это я попал! – проносится в моей голове. – Это же подробнейшие списки членов команды утонувшего американского корабля. Моей физиономии там, разумеется, нет и быть не может. Не отыскав ее, тип насторожится и начнет копать дальше».
Да, вывод неутешительный. Остается надеяться на то, что в районе точки № 6 крутились другие корабли, и в папочке подозрительного субъекта отсутствуют фотографии всех сгинувших экипажей.
Вертолет довольно быстро преодолел несколько десятков миль до материка. К сожалению, я не имел возможности поглазеть в иллюминатор на останки того, что раньше называлось американскими прибрежными городами. Лежа на носилках, я изучал обшарпанный потолок грузовой кабины, представляя остовы домов; грязную жижу, заполнившую улицы, парки, площади; перевернутые автомобили, обезумевших от горя людей… Затем «вертушка» выполнила пару разворотов и стала снижаться.
«Так скоро?!» – скрипел я зубами от нестерпимого желания поскорее добраться до туалета. Утром корабельный врач вкачал мне в вену целую бутыль прозрачной жидкости. Вот я и мучился.
Посадка. Вертолет мягко коснулся колесами поверхности земли, проехал по ровному бетону сотню метров и остановился.
«Интересно, куда мы присели?» – удивился я. Согласно моим расчетам, вся прибрежная инфраструктура была уничтожена огромной волной, а «вертушка» совершила посадку явно недалеко от моря.
Странности продолжались. Сразу после того, как смолкли двигатели и остановились винты, к вертолету подъехали несколько автомобилей. В один из них, похожий на советскую «Скорую помощь», поместили носилки со мной; рядом уселся все тот же чернокожий врач. В другое авто устроился подозрительный тип в штатском. Кажется, была и третья машина с какими-то людьми, но я в силу обстоятельств, ее не рассмотрел.
Машина промчалась по бетонке, на полминуты задержалась у шлагбаума и продолжила путь по ровному шоссе в неизвестном направлении.
Врач не проявлял ко мне интереса, а потому я имел возможность полюбоваться на мелькавшие за окном пейзажи. И был при этом озадачен. Мы ехали по отличной дороге. По правому борту за большими деревьями и узкими тротуарами проплывали ухоженные двухэтажные дома, большие супермаркеты, школы, парки. Мамаши выгуливали своих детей, прохожие топали по своим делам… Все было в самом лучшем виде. Никаких разрушений и следов цунами. По другую сторону – на встречных полосах движения – мелькали машины.
«Ничего не понимаю! Здесь же должны быть руины!» – недоумевал я, глядя на всю эту спокойную и размеренную жизнь незнакомого провинциального американского городка.
Поездка длилась минут двадцать, после чего «Скорая» свернула с трассы вправо и уперлась в чугунные ворота, за которыми красовалось огромное здание.
«Военный госпиталь 2-го оперативного флота США», – прочитал я надпись над центральным входом и осторожно покосился на доктора.
Вздохнув, тот закончил листать историю болезни, отложил журнал и, схватив мое запястье, принялся считать пульс.
«Стало быть, приехали…»
Всю дорогу до палаты, где предстояло провести неопределенное время, я старался запомнить детали, которые, возможно, мне пригодятся: коридорные повороты, номера лифтов и этажей, таблички на дверях, мимо которых везли коляску с моими носилками. Делал я это аккуратно, так как противный тип в штатском не отставал, вышагивая рядом.
Палата оказалась маленькой, одноместной, с отдельным туалетом и единственным большим окном. На стене над изголовьем находилась целая панель с всевозможными клавишами, лампочками и розетками. Напротив кровати располагалась раковина умывальника и прямоугольное зеркало, над которым я заметил сверкнувший глаз камеры наблюдения. Слева – между кроватью и окном – стоял белый стол-тумбочка и единственный стул. У двери имелся встроенный шкафчик для личных вещей пациента.
Два медбрата аккуратно переложили меня с носилок на кровать. Чернокожий врач в это время негромко разговаривал с местными коллегами, периодически переворачивая листочки из истории моей болезни…
Из их разговора я понял только несколько фраз: «Переохлаждение», «начальная форма истощения», «амнезия», «глубокий шок вследствие нервного потрясения».
«Молодец доктор, подыграл, сам того не понимая, – возрадовался я, услышав подобный диагноз. – Еще бы местные знахари не подвели».
Впрочем, я был осведомлен о корпоративной этике в медицине, и вряд ли Северная Америка в этом вопросе далеко ушла от других континентов. Так что, если один коновал укажет на прыщ и скажет: «Ветрянка», то другой скорее промолчит, чем опровергнет и озвучит свой диагноз. Да и не станут врачи центрального флотского госпиталя опровергать очевидное. Ведь пока подозрительный мужик не докопается до истины, я остаюсь обыкновенным матросом американских ВМС, чудом выжившим в эпицентре ядерного взрыва. В глазах обыкновенных граждан – я почти герой. И пострадавший, коему требуются постоянный уход с квалифицированной медицинской помощью.
После того как корабельный врач передал меня госпитальным эскулапам, настал черед утомительных процедур.
Потом в палате появилась сердобольная матрона преклонных лет – высокая, сухощавая, в очках с толстыми линзами, с морщинками у глаз и ярко накрашенными губами. Поставив на прикроватную тумбочку поднос с тарелочками и чашками, она присела рядом на стул и принялась кормить меня с ложечки жидким супом. При этом она ласково бубнила довольно низким голосом, убеждая меня, словно малого ребенка, в необходимости хорошего питания.
Добросовестно перетерпев медицинские экзекуции, а также произведя необходимые наблюдения и неплохо перекусив, я отключился. В самом прямом смысле. Нет, сознания я не терял, в кому не впадал, с клинической смертью на свиданку не бегал. Я просто уснул крепким богатырским сном, ибо последние сутки одарили целым букетом ярчайших событий. Таким букетом, каких не видел со времен службы во «Фрегате».
Проспал я часов пятнадцать. Спал настолько крепко, что лишь однажды услышал шаги вошедшей в палату медсестры. Лишь раз ощутил прикосновение ко лбу ее прохладной ладони. Хотя был уверен: за ночь она навешала меня неоднократно.