Последний день Славена. След Сокола. Книга вторая. Том второй
Шрифт:
– Пока я здесь, франки вам ничего не сделают, – уверенно сказал граф Оливье.
– Посмотрим… Русалко, делай, что сказано…
Глава двенадцатая
Ночью Вадимир так и не зашел в маленькую спаленку, в которой мысленно металась в сердитом расположении духа Велибора. И настолько ее возбуждение было велико, настолько все ее существо пронзало возмущение таким пренебрежением, что даже усталость после трудной и морозной дороги не могла сморить гордое и властолюбивое женское создание. Она даже думать о будущем ребенке не могла, не могла заставить себя успокоиться, хотя иногда именно эти мысли смиряли ее, и заставляли всех в доме изумлять непривычным мягким и податливым нравом.
Окно в тесной спаленке было закрыто не только бычьим пузырем, но и занавешено бычьей шкурой, так как бычий пузырь, в отличие от стекла, выпускает тепло наружу, и взамен запускает в помещение холод. Но печка была натоплена жарко, и в спаленке было душновато. Да еще кровать стояла рядом с печкой. Велибора от жара чувствовала себя неважно, и несколько раз вставала, порывисто сбрасывала с себя тяжелую медвежью полость, и стремительно подходила к окну, приподнимала бычью шкуру, чтобы вдохнуть прохладного воздуха в оконном проеме. Смотреть в крепостной двор сквозь мутную бычью шкуру было невозможно – ничего не разберешь. Тем не менее, множество факелов княжна различала ясно. Что-то там происходило, о чем ее в известность не ставили. Так положено у славян – женщина и интересоваться не должна, чем мужчины занимаются. И никто Велибору не постарался поставить в известность. Даже сам Вадимир не показался, хотя обычно он всегда на ее вопросы отвечал. Иногда даже поступал в соответствии с ее, как правило, категоричными советами.
Велибора, говоря честно, никогда не знала, какое место в хозарских обычаях отводится женщине. Но для нее Хозярия была страной мечты, где все должно быть прекрасно, где она чувствовала бы себя значимым человеком. Она, конечно, не мечтала вернуться на родину матери. Она привыкла к местной жизни, к местному климату, хотя во сне порой видела степи, не имеющие краев, и горы вдали. Так ей, еще ребенку, мать рассказывала, выглядят места, где мать родилась и жила. Но это далеко, хотя и прекрасно. Велибора хотела быть княгиней здесь, и хотела, чтобы этими северными снежными землями тоже правили хозары, хотела, чтобы Славен, такой не слишком воинственный, и всегда только защищающий себя, да спорящий за земли с родственной Русой, стал неотъемлемой частью ее страны. И готова была приложить к этому все свои усилия. Но чтобы усилия увенчались успехом, необходимо было основательно прибрать к рукам своего мужа, как она надеялась, будущего князя словен. И не просто надеялась, но была уверена в том, что Вадимир вскоре уже станет князем. Сама труболетка Бисения сказала, что Гостомысл не вернется из закатного похода. Твердо это сказала. А Велибора постаралась воплотить слова старой ведуньи в жизнь. Она поддерживала связь с другими земляками, знакомясь с ними у приезжих хозарских купцов. Были такие земляки и в сотне стрельцов Вадимира.
Страшный яд каракурта, от которого, как говорили, нет спасения, Велибора получила от тех же купцов с родины, через которых она поддерживала связь с правителями своей страны. Хотя назвать эту страну родной для нее можно было бы только с большой натяжкой. Но яд по ее требованию ей передали. Сначала она думала подлить его в еду Гостомыслу. Но удобного случая не подвернулось. Тогда она послушалась совета Бисении. Труболетка напомнила своей госпоже, что хозары в стрелецкой сотне Вадимира подчиняются больше княжне, чем княжичу. А откуда прилетит отравленная стрела – кто поймет…
– Но стрельцы в сотне Вадимира, а не в сотне Гостомысла, – вяло возразила Велибора.
– Пусть Вадимир даст свою сотню брату. И в первой же битве стрела попадет в княжича. Прикажи принести мне стрелы. Я сумею пропитать их ядом.
Случай передать сотню старшему брату подвернулся уже вскоре. Труболетка едва успела стрелы приготовить. Гостомысл уезжал почти без охраны в закатные земли. Путь опасный. И предложение Велиборы передать своих стрельцов брату сам Вадимир воспринял с радостью. Ему всегда казалось, что жена старшего брата недолюбливает. А тут она проявила о нем откровенную заботу. Так все и получилось к удовольствию княжны, и в полном соответствии с ее замыслами.
Теперь на пути к княжескому столу стоял только один большой и измученный ранением Буривой. Ему и без того осталось, наверное, не долго жить. Но Велибора желала позаботиться и о том, чтобы не пришлось здесь несколько дней дожидаться смерти князя. Если есть возможность поторопить события, почему бы их не поторопить!..
Маленькие по численности дружины из ближайших небольших крепостиц начали прибывать уже вскоре. Там, где весь гарнизон состоял из десятка воев, оставляли по два человека, которые закрывали ворота за убывшими, и все. Это был, конечно, риск, на который Вадимир пошел осознанно. Слишком мала была вероятность, что этой же ночью варяги рискнут напасть на крепостицу. А утром им будет не до того.
Иногда группы прибывали и большего состава. Эти были из более солидных крепостиц. Там оставляли по человеку у каждых ворот. Расчет был на то же самое обстоятельство, что и в предыдущем варианте.
Княжич Вадимир поставил у ворот десятника Толислава, родом из известного купеческого дома. Десятник Толислав умел быстро и хорошо считать. Ему и было поручено считать пребывающих воев. Когда Вадимир в очередной раз вышел к воротам, Толислав сообщил:
– Две тысяч с небольшим прибыло, княжич. Много еще ждать?
– Надеюсь, еще на тысячу. Ты где-то записываешь, сколько прибыло?
– На снегу. Не собьюсь, княжич…
Как раз к этому моменту вернулся воевода Военег с двумя десятками воев, и привел с собой два десятка укутанных в оленьи меха торговых сирнан, захваченных им в соседнем городе Бьярма, который крепость Карела и защищала, как столицу всего края. Сам край Бьярму варяги почти отвоевали, а вот столицу пока захватить не смогли. И пока столица была в руках словен, пока Буривой сидел в крепости Карела, война считалась не законченной.
– Сколько еще сирнан сумели перехватить? – спросил княжич у десятника Толислава.
Толислав посветил факелом на свои записи на снегу.
– Еще тридцать два человека. Из них больше половины оружных. Знать, разведчики варяжские. Пытались наше передвижение отследить. Вместе с верховыми лосями захватили. Говорят, что пятерых застрелили, поскольку догнать по сугробам не могли. Наши на конях были, а лось по сугробу лучше коня ходит. Но у тех, кого застрелили, лосей все ж поймали, привели сюда. А один из разведчиков ушел-таки через чащу. Не смогли ни догнать, ни подстрелить. За деревьями его не видно стало. Да и ночь же…
– Наверное, это плохо, – проворчал Вадимир. – Жалко, со мной нет моей сотни стрельцов. Они бы никого не упустили. Даже в самую темень. В какую сторону сирнанин бежал?
– По следам смотрели. В сторону крепостицы. К Воробьиному чиху.
– Понятно. Сирнанин из тех, что у Войномира служили. Он себе не каждого брал. Такой и должен был уйти. Что по этому поводу скажешь, воевода?
Военег уже слез с коня, и стоял рядом с княжичем и рассказывающим десятником.
– Думаю, ничего страшного. Что один разведчик сообщить может? Что маленькую группу словен видел? Ну, мало ли кто по какой надобности проехал. Может, смена с крепостицы возвращалась. В каждой крепостице смена в свой черед делается. И всегда в разные сроки. Князь наш такой порядок завел, и воевода Бровка княжеского правила всегда придерживается. Доклад о малой группе подозрения, думаю, не вызовет. Хотя могут поехать следы смотреть. Но кто ж ночью следы смотрит! Утра дождутся. А тогда уже поздно должно стать.