Последний день Славена. След Сокола. Книга вторая. Том второй
Шрифт:
– У меня есть сочувствие и к моему брату Бравлину, и к твоим соплеменникам, но помочь я вам ничем не могу, потому что, как Бравлину известно, у меня существует договор с Карлом Каролингом о частичной вассальной зависимости. Согласно этому договору, я даже обязан поставлять войско, когда Карл ведет войну. И мне с большим трудом удалось отказаться послать свои полки в этот раз, когда Карл воюет против вагров.
– Мой князь знает об этом договоре. Но он сам желает заключить еще один договор. И послал меня спросить твое, княже, мнение об этом.
– Еще один договор? Ну-ну… Говори. Если я смогу дать добрый совет, я это сделаю. Я имею интерес в том, чтобы помочь вашему братскому княжеству, и чем могу помочь, тем помогу. Хотя возможностей у меня не много.
– Я скажу честно и открыто, без всякой хитрости, хотя послам положено по сущности быть хитрыми. Ты сам, княже, только что упоминал о силе бодричского союза. Мой князь видит только единственный путь к спасению княжества вагров. И путь этот в новом объединении вагров с бодричами в одно княжество.
Такое сообщение вызвало у Годослава сильнейшее удивление. Настолько сильное, что он даже встал с кресла. И вместе с Годославом встал и князь-воевода Дражко. Оба казались взволнованными. По большому счету, осуществление задуманного Бравлином значило бы делом великим в веках. В ближайшей перспективе такой союз мог бы оказаться не слишком заметным, но потом… Союз славянских племен когда-то уже был действительно настолько сильным, что с ним приходилось считаться всем соседям. И саксы, имея тогда только треть от земель, что имеют ныне. А две трети их территории принадлежало бодричам и другим славянским союзам – венедам и лужицким сербам. Венеды были дружественны бодрическому союзу, и славянские племена всегда помогали друг другу. А вот с союзом лужицких сербов часто велись войны. Венеды уже почти полностью ассимилировались среди германских племен, потеряли все свои крупные города – Вену с окрестностями, Венецию вместе со всем портовым Адриатическим побережьем, и другие центры своей культуры. Но государство лужицких сербов, хотя и потеряло Бранденбург с большой деревней Берлином, еще жило, и за свои земли держалось. От перспектив, которые открывало движение Бравлина навстречу Годославу, голова кружилась и у самого Годослава, и у Дражко. Для князя-воеводы такой союз открывал бы возможность удачной войны за его спорное наследство княжеского стола лужицких сербов и их сильных соседей лютичей, тоже когда-то входящих в бодрический союз, но потом переметнувшимся к лужичанам. В такой войне непременно поучаствовал бы и король Карл Каролинг со своим войском, поскольку в его интересах было посадить в земле лужицких сербов своего дружественного правителя. А в случае, если бы Дражко стал правителем сербов, он объединил бы свое княжество с бодричами. И это была бы великая сила, перед которой уже трепетал бы и сам Карл, и его давний противник в Европе датский конунг Готфрид.
Годослав сделал шаг вперед. Но ответить послу князь не успел. Со стороны парадных дверей послышался какой-то шум. Сначала возбужденные, хотя и не громкие голоса, потом какой-то стук, а, затем, и топот ног убегающего человека. Ставр поспешил туда, распахнул дверь, и увидел за дверью лежащего в луже крови глашатного Сташко. Волхв наклонился над стариком, взял за затылок, приподнял его голову. Глаза Сташко открылись.
– Я пришел, когда кто-то подслушивал под дверью. Хотел прогнать, обругал, а он ударил меня ножом… – прошептал глашатный, и убрал руку от груди, показывая, как из глубокой раны растекается кровь…
– Ничего, подлечим тебя, снова на ноги встанешь, и здоровее прежнего будешь. Что за человек был?
– Я не встану. Я не князь-воевода. Крепости такой в теле нет. И годы мои уже другие…
– А что за человек? – повторил вопрос волхва вышедший к двери князь-воевода.
– Не знаю. Лицо незнакомое. Наверное, из новых дворцовых стражников. Их десять человек взяли. Раньше я его не видел. Хотя… Может быть, видел…
– Что? – переспросил волхв.
– Может быть… – тихо прошептал старик, но уронил набок голову, не успев договорить…
Глава четырнадцатая
Белоус сидел на крупе сильного коня, обхватив устроившегося в седле всадника двумя руками, поскольку седло имело сплошную, и очень низкую заднюю луку, за которую ухватиться было невозможно. Но на крупе, как оказалось, ездить мягче, чем в седле, хотя в крупе лошадь шире, чем в боках, и с непривычки быстро устают ноги.
В дополнение к этому, впереди саней, где устроился всадник, ехать было неудобно. Не было видно Первонега, на здоровье которого сходились все мысли и заботы Белоуса. Наверное, смотреть вперед из-за плеча всадника, на лошадь которого пристроился Белоус, было бы легче, чем постоянно оборачиваться назад. И каждый раз, когда Белоус оборачивался, он видел одну и ту же неизменную картину. Тем не менее, оборачивался снова и снова, словно нес ответственность за городского воеводу, хотя никто на него такой ответственности не возлагал. Сначала думалось, что пересечь по льду Ильмень-море, миновать береговые протоки, потом недолго по льду реки Ловати до впадения в нее реки Полисти, по которой и добраться до Русы, это совсем не долго. Это не путь до Бьярмы. Но дул сырой встречный ветер, и он словно бы мешал движению. Вой, за которым на крупе коня сидел Белоус, был чуть ниже его ростом, и наклонял навстречу ветру голову, отчего и самому Белоусу приходилось искать укрытие для лица, чтобы его не обжигало ветром. К тому же в таком положении неудобно было оглядываться, потому что в момент оглядывания Белоус, поворачиваясь всем корпусом, и воя вместе с собой разворачивал. Где-то на середине Ильмень-моря новая беда пришла. Если руки, которыми Белоус держался за наездника, напрягались, и тем согревались, хотя кончики пальцев все же мерзли, то ноги, хотя и напрягались в области бедра, в области ступней начали мерзнуть сильно. Видимо, сказывалось обморожение.
Дорога из-за неудобства показалось вдвое длиннее. Хотя в Русу Белоус ездил только дважды в своей жизни, да и то в детстве – один раз на лодье летом, а во второй раз не верхом, а в санях. Тогда казалось, что это совсем рядом, и было даже обидно, что так быстро добирались, и не удавалось увидеть больше. А сейчас Белоус дождаться не мог, когда они покинут морской лед, и въедут в реку, окруженную лесистыми берегами. Надеялся, что там не будет ветра. Но надеждам этим не суждено было сбыться. Ильмень-море осталось позади, в протоках среди множественных островов, укрывающих берег от постороннего взгляда, показалось, что ветра совсем нет. Так можно было ехать. Так даже ноги, показалось, мерзнуть перестали. По крайней мере, боль в ногах утихла, и не кололи больше ступни тысячи мелких иголок. Но едва въехали на лед Ловати, как ветер не просто возобновился, но стал дуть с новой силой, словно через трубу, проходя надо льдом между деревьями окружающих лесов.
Но Белоус утешал себя тем, что он хотя бы имеет возможность шевелиться. А каково же лежащему там, в санях за его спиной воеводе Первонегу! Тот бездвижен. И хотя укрыт толстыми шкурами, все равно, надо думать, сильно промерз. Но, когда Белоус в очередной раз обернулся, отыскивая глазами сани, он вдруг увидел, что шкуры раскрыты, и воеводы на месте нет. Догадаться было не трудно, что Первонег пришел в себя, и его позвали выше, за полог, где сидел воевода Славер. Там, конечно, было теплее. По крайней мере, в закрытых санях не ощущалось этого тягучего сырого ветра.
Ехать, однако, оставалось не долго, потому что Ловать уже давно миновали, и повернули на лед реки Полисть. И в самом деле, скоро взору открылись городские стены, чем-то схожие со стенами Славена. Причем, схожесть была такая, что можно было бы подумать, будто к Славену подъезжаешь. Только непонятно было, с какой стороны. Когда Белоуса увозили, стены Славена еще, наверное, стояли. А теперь их, скорее всего, уже сожгли. Ворота поджигали уже давно. Огня Белоус не видел, но сжигать и уничтожать всегда быстрее, чем строить, а варяги для того Славен и штурмовали, чтобы оставить город без стен, то есть, беззащитным, и иметь возможность диктовать городу-соседу свою волю. Воля эта касалась, в основном, судьбы Бьярмии. Но и многие споры между купцами тоже можно было решить заодно с главным вопросом. Варягам не интересно было сам город сжигать, и уничтожать или угонять в полон горожан. А сжечь стены – это значило победить. Плохо то, что до лета восстановить их не получится. И хорошо, если в это лето не придет звенящая доспехами беда с полуночной стороны, от свеев или урман. Без стен городу не выжить перед нашествием разбойников-викингов. Хотя в этом случае варяги могут и помочь соседям. Сами пожгли и порушили, сами и спасать заявятся. Такое уже бывало, только с обратной стороны, когда словене сожгли городские стены Русы, а потом пришли со своими полками в помощь, чтобы отразить нашествие урман. Варяги это помнят, и тоже, наверное, помогут.
Вид городских стен Русы своей похожестью на Славен вызвал в душе Белоуса щемящую тоску. Хотя он твердо знал, что не к Славену подъезжает. Но сознание того, что городских стен Славена уже нет, что город, вернее, что от города осталось, открыто для любого врага. Хорошо еще, что зимние походы в полуночных широтах случаются редко, и вообще считаются явлением исключительным.
Подъехали ближе. Привратные башни тоже чем-то напоминали привратные башни Славена. И вал перед стенами был таким же [26] , как в Славене, и так же был полит водой, чтобы образовалась скользкая ледяная корка. Вал был даже такой же приблизительно высоты. И ворота были похожими, и подъезды к воротам [27] были так же выложены мореными в воде осинами [28] , гулкими на морозе под копытами лошадей.
26
В городских укреплениях городов восточных славян в период первого тысячелетия башни строили только у ворот. Угловые башни славяне начнут строить спустя несколько веков. Валы вокруг городов и крепостей возводили, но рвы тоже начали копать позже. Зато нигде больше в мире не строилось таких естественных укреплений, как у восточных славян. Они пользовались природой, и устраивали засеки. Крупные деревья валились кроной в сторону возможного подхода неприятеля. С годами засеки в дополнение ко всему прорастали кустами и молодыми деревьями. Пробраться сквозь такие завали не мог никто, ни пеший, ни конный. И засеки охраняли городские стены лучше любого рва вместе с валом.
27
Подъемные мосты в те времена еще не строили. Древесину.
28
Осиновые стволы замачивали в воде в течение двух-трех лет. Такие стволы приобретали прочность металла, и не гнили в земле. Примером могут служить церкви в Кижах, стоящие уже много веков, и не подверженные гниению. Этими стволами мостили дороги в городах и подъезды к городским воротам.