Последний день Туготронов

Гнедина Г.

– А ей все нипочем!
– добавил Автошлеп.

– Вот так и повелось на нашем Острове. Каждую осень мы собираем колосья, молотим их, чтобы не было на Острове мусора, засыпаем муку в мешки, перевязываем веревкой, а потом, когда их набирается ровно тысяча, бросаем в воду.

– Дайте мне хоть немного муки, - сказал Сережа с решимостью отчаяния. Он устал от голода и не мог больше терпеть.

– Что?
– спросил Хамиан.

– Что?
– прожужжал туготрон-ракета.

– Что?
– прошипел туготрон с медной заплатой на животе.

–

Трах!
– раздался страшный удар, и над Сережиной головой сверкнуло сразу несколько молний.

Это туготроны метнули в воздух электронные лучи. Одна из молний попала в мешок с мукой, и он вспыхнул.

– Горим!
– закричал Автоскок и завыл пожарной сиреной.

Автошлеп отвинтил свою левую руку и, переделав ее в пожарный шланг, побежал к озеру. Мощная струя воды повалила мешок на землю и забила огонь. Накалившиеся от возбуждения туготроны замкнули Сережу в свое кольцо.

– Он просит муки!
– воскликнул Автошлеп и ударил себя щупальцем по медной заплате на животе.

– Он хочет того, чего никто не хочет!
– зашипел Автоскок.

– Этакое нахальство!
– тявкнул туготрон-ракета.

– А зачем тебе мука?
– спросил Хамиан-14 Сережу ласковым голосом, которым обычно выведывал у туготронов их мысли.

– Я хочу есть, - ответил Сережа, готовый повторять это тысячу раз.

– Есть?
– спросили туготроны и замолчали.

Они искали в своей памяти это слово.

И вдруг Сережа услышал, как железные чудовища сказали совсем тихо, будто вздохнули.

– Есть?.. Этого не бывает!

– Позвать сюда Стихошлепа, - скомандовал Хамиан-14.
– Прекратить все занятия на Острове! Всем собраться здесь через сорок две секунды!

Стихошлеп жил суетливой и беспокойной жизнью. Он сочинял стихи. Ежедневно ровно в две микросекунды десятого он уже хлопал переключателем и выбрасывал из уха карточки с первыми рифмами. Иногда он садился на свою правую ногу-раскладушку и создавал песню.

Собирайтесь, туготроны, троны, роны, оны, ны!

Поэту не хватало слов, и он их резал на кусочки. Но Стихошлеп не унывал и продолжал с бешеной скоростью фабриковать рифмы. В голову первого Стихошлепа когдато была заложена лекция с дневником настоящего и знаменитого поэта. С течением времени одичавшие туготроны перепутали все, что было вложено им в голову. Последний Стихошлеп забыл и имя и стихи поэта, но старался подражать всему, о чем говорилось в его дневнике.

"Началось со скуки и тоски..." - писал поэт - и Стихошлеп устраивал себе в начале дня пятиминутку тоски и скуки. "Гулял к вечеру. На небе крупные звезды", - записал поэт в дневнике - и Стихошлеп покидал свой ангар и топал под крупными звездами. Потом он смазывал гусеницы и подбирал рифмы к каким-нибудь словам, оканчивающимся, например, на "ква", "щи" и "ук". Однажды ранним утром он неожиданно составил строчку: "Вечер был. Сияли звезды".

Эта строка ему почему-то так понравилась, что он выпустил ее из уха в виде ста картонных карточек:

"11 0000 1111 0. 111 0000111 000".

В такой

цифровой форме это краткое сочинение Стихошлепа распространилось по Острову. Иногда дневник казался ему сбивчивым, и туготрон сердился на поэта.

"Первое время я терялся в груде материала", - писал в дневнике поэт.

– А ты не теряйся!
– бормотал Стихошлеп.
– Не теряйся! Чего тебе теряться? И в каком материале ты потерялся? Ну в каком?
– вопрошал он.
– В железе? Асбесте? В пенопласте?

Но барабан в голове тихо поскрипывал, передвигая загадочные строки: "Читал историю философии".

– Тьфу, ты!
– сердился Стихошлеп и с досадой захлопывал крышку своей головы.

"...Мне кажется, что я ничего не успею", - жаловался поэт - и это особенно смешило туготрона.

– Скажет тоже!
– говорил он.
– У нас быстродействие. Сто тысяч рифм в секунду! А он говорит "не успею".

Иногда Стихошлеп выключал проигрыватель с дневником и переходил на самообслуживание. Целыми днями он отстукивал длинные стихи со складными рифмами и громко смеялся.

На Острове появлялись сотни картонных листовок со стихами Стихошлепа. Он бегал на аэродром и совал пачки туготронам, поднимающимся к летающим платформам.

– На, брось со своей тарелки! Жалко тебе, что ли?
– попросил он однажды Дуракона-45.

– Давай, - сказал Дуракон-45 и бухнул на Остров сразу сорок килограммов стихов.

За это ему был большой нагоняй.

В тот момент, как Хамиан-14 приказал вызвать Стихошлепа, он плавно опускался на дно озера, после того как утром прочитал строчку из дневника поэта: "Жарко. Пошел купаться на озеро. Писал стихи". Выпустив облако дыма, Стихошлеп опустился на дно и медленно прошелся по нему, натыкаясь на затвердевшие мешки с мукой. Это был урожай прошлого года.

"Теперь пора писать стихи", - подумал туготронный поэт и начал с бульканьем подниматься к голубой глади озера.

– Эй, на озере!
– окликнул его кто-то с берега.

Поэт увидел на берегу Автоскока, который выпустил черное облако дыма и пару синих лучей.

– Эгей!
– отозвался Стихошлеп.

"Где он берет столько горючего?
– позавидовал Стихошлеп. - Дыму-то, дыму-то от него сколько!"

– Лети на поляну в квадрат сорок два!
– крикнул Автоскок и, поправив на себе хвост ракеты, поднялся в воздух.

– Винта с два полечу!
– пробормотал Стихошлеп. Его походная ракета давно валялась без употребления в куче хлама.

Он вышел из воды и, выпустив из уха несколько карточек с новыми рифмами, пошел пешком по живописной тропинке, вьющейся по направлению к квадрату сорок два. Через минуту и пятьдесят две секунды он пришел на поляну, где уже собралась толпа туготронов. Хамиан-14 так перегрелся, что из-под крышки его головы валил пар, как из кипящего чайника.

– Наконец-то, дорогой мой!
– обрадовался он, увидев Стихошлепа, и усыпал свой экран изображениями незабудок.
– Найди мне, пожалуйста, в твоем словарике слово "есть".