Последний день
Шрифт:
– Здесь был некто, гораздо хуже грабителя.
– Хуже? Спаси нас Бог!
– Вор приходит для того, чтобы забрать вещи, купленные за деньги и искупаемые деньгами. Это же существо пришло, чтобы отобрать у меня нечто бесценное. Оно здесь, чтобы вывернуть наизнанку всю мою жизнь.
– Умоляю, умоляю, сынок… Видишь, как трясутся мои руки? Не только руки – даже язык дрожит во рту, а сердце – в груди… Умоляю, не рассказывай дальше о том звере, что решил забрать твою жизнь. Ты ведь честный, порядочный и скромный человек, в жизни никому не причинил вреда… Ты видел этого подлеца? Как было бы хорошо, если бы мать не выносила его в чреве, не родила бы вовсе!
– Я слышал его, но не видел.
– Будь проклят тот, кто только подумает тебе навредить! Будь проклят
– ’Умм Зайдан, а что такое смерть?
– Смерть – это смерть, сынок. Что за вопрос?
– Ты любишь смерть?
– Кто вообще может любить смерть? Будь она проклята!
– Ну Бога-то ты любишь?
– А кто же Бога не любит? Благословенно Его Имя!
– Но ведь это Он нас обрек на смерть! Как ты можешь любить Его и при этом ненавидеть смерть?
– Да кто я такая, чтобы понимать волю Всевышнего Господа? Я – ’Умм Зайдан, и ни больше ни меньше.
– Ты знаешь, что такое жизнь?
– Да кто я такая, чтобы что-либо знать о жизни?
– Любишь жизнь?
– Конечно! Кто же не любит жизнь?
– А как ты можешь любить то, о чем ничего толком и не знаешь?
– Ох!.. К чему все эти вопросы, сынок?
– ’Умм Зайдан, а что такое время?
– Я же сказала тебе, что я – всего-навсего бедная ’Умм Зайдан. Нехорошо, сынок, смеяться над моей старостью. Оставь эти глупые вопросы и пей кофе, а то он уже остыл.
– А я остыну через двадцать два часа.
– Если ты не перестанешь вести себя так странно, то в моих глазах поселится то же, что я увидела в твоих…
– Последний вопрос, ’Умм Зайдан. Если в эту самую минуту скажут, что жить тебе остается всего двадцать два часа, что ты сделаешь?
– Тысячу раз поблагодарю Бога за то, что Он, наконец, избавляет меня от усталости!
– Ты умрешь без мечты в сердце?
– Да, я не хочу умирать, не услышав, как говорит Хишам, не увидев его походки… Я хочу перед смертью обнять нашу хозяйку, больно уж долго она отсутствует. Понимаешь, этот дом сейчас, он как роза без аромата или гитара без струн… А еще перед смертью я хочу увидеть Зайдана, прижать его к самому моему сердцу, которое получит право, наконец, остановиться… Ах, если бы я могла его увидеть! Целых двадцать лет я не получала от него ни одной весточки. Двадцать лет ни словечка, ни строчки от собственного сына… вот так вышел он однажды из дома и не вернулся. Я не знаю, ни куда он пошел, ни где живет теперь. Но заклинаю тебя, профессор: когда Зайдан вернется, если только он вернется, отдай ему все отложенное мной жалованье… Ах, ах!
– Я тоже кое о чем тебя попрошу, ’Умм Зайдан. Если я умру, свяжись по телефону с Университетом. Просто набери этот номер.
– Да что такое, сынок? Ты просто сводишь меня с ума! Что с тобой случилось? Почему ты говоришь о смерти, пребывая, хвала небесам, в полнейшем здравии? Как это – ты умрешь, а ’Умм Зайдан будет жить себе дальше? Не дай-то Бог! Упаси Господь!.. А что до телефона, ты же знаешь, насколько он не любит ’Умм Зайдан. Эта старуха путается в цифрах и к тому же ничего не понимает в этих ваших новых аппаратах… Прошу тебя, сынок, выкинь все подобные мысли из головы. Это очень плохие мысли. Ложись-ка в кровать да поспи всласть. Ночь еще не закончилась.
– Хишам спит?
– Да, милый мальчик спит, словно ангелочек.
– Хорошо, ’Умм Зайдан, хорошо. Иди в свою комнату.
– А ты ложись и спи, душа моя! Богом тебя заклинаю: не мучь себя и меня. Это грех, грех!.. Кстати, который час?
– Три часа ночи.
– Спи-спи, дорогой мой! Гони прочь плохие мысли. Будут у тебя еще белые дни. Хишам заговорит, Хишам пойдет. ’Умм Хишам скоро, даст Бог, вернется. Спи, храни тебя милостивый Господь!
– Доброй тебе ночи, ’Умм Зайдан! Иди к себе.
– Спи, сынок, спи. Храни тебя Бог!
Час четвертый
Смешон ты, доктор ал-‘Аскари, ей-богу, смешон! Чего ты боишься? Почему ты так взволнован? Какая разница,
Разве не достаточно одного того, что тебе не придется больше испытывать отвращение от грязных газетных передовиц, от пропитанных ложью голосов по радио, от сплетен и клеветы, от сговоров и манифестаций, от пороков и несправедливости, от жадности и зависти? Тебя оставят в покое слабые надежды, надорванные молитвы, болезненные наслаждения и беременные печалью радости, которые сейчас неотступно преследуют и в городе, и древне, и внизу, в глубоких ущельях, и наверху, на вершинах гор.
Неплохо, правда? Ты не услышишь больше новостей об эпидемиях или голоде, о преступлениях и революциях, о ядерных или водородных бомбах, о белых или черных рабах, о кокаине, гашише или героине, о барах или казино, о взятках или подделке денег, о ненависти или злости, возбуждаемой национальностями, племенами, религиями… Обо всем этом ты не услышишь уже завтра и больше не увидишь того, что раньше досаждало тебе или причиняло ужасную боль. Смерть поместит тебя в неприступную крепость, сделает тебя сильнее самой себя, ибо смерть может убить все, кроме самой себя. Так почему же ты так обеспокоен? Почему настолько взволнован?..
Нет, доктор ал-‘Аскари, ты определенно смешон, как смешон осел, затаптывающий хозяина, но оплакивающий свою «неподъемную» ношу. Ты похож на истощенную собаку, кусающую протянутую к ней руку с едой. Даже не так: ты уподобился полоумному, что, сойдя с ума от зубной боли, бьет врача, потянувшегося было удалить загнивший зуб.
Ты забыл ту ночь, когда против тебя восстал твой же проклятый зуб? Тогда тебе не досталось и отдаленного запаха сна. Мир, разорванный болью, казался настолько удушающе маленьким, что ты готов был вдребезги разбить собственную голову, как и всю мебель, что попадалась тебе под руку. Твои стоны подняли на ноги всех домашних, так всю ночь и не сомкнувших глаз из-за тебя. Ты едва смог дождаться, когда, наконец, рассвело, и вприпрыжку побежал к дому стоматолога, которого в прямом смысле слова умолял пойти в кабинет и избавить тебя от кошмарной зубной боли. Твое желание мигом исполнили, и, простившись с подлым зубом, ты почувствовал, как распрощался с жутким кошмаром, как, отбросив отчаяние, преисполнился неописуемой, нечаянной радости.
Сейчас ты испытываешь боль, во многом похожую на ту зубную, разве что еще более сильную. Твоей груди тесно, в твоей душе одно одиночество сменяет другое, твоя голова разрывается, словно от вавилонского столпотворения, но все члены твоего тела молчат. Что подтачивает тебя сегодня? Мир, в котором ты живешь, жизнь, которую ты, другие люди и все существующие в природе вещи делят друг с другом день за днем. Это ты сам… Истинно так! Жизнь есть вечно разъедаемый кариесом зуб. То, что его разлагает, рождается вместе с нами и растет настолько же быстро, насколько быстро растем мы. Оно ест вместе с нами, пьет вместе с нами, играет, заключает брак, работает, но никогда не отдыхает и не спит. Эта отрава без устали бьется в наших сосудах, суставах, кишках, в каждой капле нашей жидкой крови, в наших тяжелых головах, сердцах и животах. Этот яд душит наши мысли и сны, наши желания и страсти, наши радости и горести, наши серьезность и смех.