Последний довод павших или лепестки жёлтой хризантемы на воде
Шрифт:
Возможно, взрываться на израненном эсминце было уже нечему. Команда открыла кингстоны, вокруг борта заклокотала вода, медленно заглатывая покрытое копотью железо. Японцы стояли, высоко подняв клинки, нестройно выкрикивая какой-то свой гимн.
Нахмурил брови Трэвор Соар:
«Всё-таки „японец“ поменял
Не менее сердитыми и нервными пребывали командиры союзных подразделений томящихся в ожидании на злополучном эстонском пассажирском корабле. Изнывая в замкнутом пространстве, в безделье, ежечасно ожидая выхода в море, но всякий раз получая команду «отбой», молодые крепкие парни застоялись как кони в стойле. И естественно не обошлось без потасовки. Спровоцировали драку надутые англичане, следом тут же вскипели горячие эстонские парни, масла в огонь подлили поляки, а досталось латышам и литовцам. В итоге ещё не начав боевых действий, союзнички теснящиеся на судне понесли потери. Не считая синяков и лёгких ушибов, в военный госпиталь отправили трёх бойцов с переломами, одного слегка подрезали, два солдата неудачно упали на нижнюю палубу, свернув шеи, ещё один, свалившись за борт, так и не был найден.
Довольные лишь садились на палубу пилоты ударных истребителей, вволю и безнаказанно отработав над океаном. Вертолёту с авианосца даже удалось оперативно выловить по радиомаяку флайт-лейтенанта Самюэля Питта, потерявшего свой самолёт. В иные эсминцы пришлось, правда, вогнать аж до четырёх «СиСкуа», прежде чем те теряли ход и, пылая, тонули. Но тонули же!
Такое же чувство превосходства и безнаказанности испытывал Альгидрас Рауде родом из Клайпеды, сидя на позиции в одной из высоток района Квинс города Нью-Йорка, вгоняя пулю в появляющуюся в прицеле тепловизора очередную фигурку неосторожного азиата.
С профессиональным равнодушием опытного бойца Валдис Клявиньш высматривал в оптику противника, стараясь поразить исключительно командиров. Ему, прошедшему практику наёмником в латышском отряде в Чечне на стороне боевиков, было даже не в диковинку увиденный однажды в бинокль обряд сепуку — чеченцы нередко отрубали головы русским солдатам.
Охреневал эстонец Мартин Паулсон, трясясь вместе с захлёбывающимся пулемётом от бешеного напора японских пехотинцев, бегущих с примкнутыми штыками под пули его M240G.
Во время зачистки на улицах Стивенсвилла с некоторым уважением направил ствол штурмовой винтовки в грудь смертельно раненого самурая, скребущего асфальт вблизи оброненного меча, а затем нажал спусковой крючок капрал Войска Польского Матеуш Шаминьский.
Все эти последние события, произошедшие на разноудалённом расстоянии друг от друга: решения политиков и приказы командиров, личные поступки отдельных военнослужащих, словно были объединены в одну причинно-следственную группу, эдакий маленький мыльный пузырёк (один из многих) в большом пузыре развития Генеральных событий. Планомерно развиваясь и набирая новые факты своего бытия, он рос пока не достиг определённых критических размеров. Возможно, спусковой крючок капрала был последней каплей порвавшей силы натяжения. Лопнув, этот, скажем так условный пузырёк, влился в общую линию событий, перешёл на новый порядок, заняв свою нишу, вызывая новые следствия вероятностей и закономерностей.