Шрифт:
Светлой памяти доктора Олферта Дэппера, встретившего единорога в лесах штата Мэн в 1673 году. и Роберту Натану, видевшему одного или двух в Лос-Анджелесе.
Она жила в сиреневом лесу в полном одиночестве. Она была очень стара, хотя не знала об этом, и не беззаботную морскую пену напоминала теперь ее белизна, а снег, искрящийся в лучах Луны. Но по-прежнему живыми и ясными оставались глаза ее, и двигалась Она легко, словно тень облачка по волнам.
Она была совсем не похожа на тех однорогих лошадей, которых люди рисуют в книжках и называют единорогами. Она была меньше лошади, копыта ее были раздвоены, и была Она прекрасна той древней
Единороги бессмертны. Они живут уединенно, обычно в лесу у заводи с чистой водой, в которой можно видеть отражение, – ведь они немного тщеславны и знают, что на свете нет существ столь же прекрасных и волшебных. Единороги редко соединяются в пары, и нет места таинственнее, чем то, где был рожден единорог. В последний раз Она видела другого единорога так давно, что с тех пор даже язык переменился в окрестных селах и невинные девушки звали ее уже иначе, но Она не знала ни о месяцах, ни о столетиях, ни даже о временах года. В ее лесу всегда была весна, потому что Она жила в нем и целый день странствовала среди громадных буков, наблюдая за всеми, кто обитал на земле и в кустах, в гнездах и в пещерах, в норах и на вершинах деревьев. Поколение за поколением волки и кролики охотились, паслись, любили, рожали детенышей и умирали, а так как сами единороги ничего подобного не делают, она никогда не скучала, наблюдая за ними.
Однажды по следу оленя в ее лес заехали два охотника с длинными луками. Она шла за ними так тихо, что даже лошади не почувствовали ее близости. Вид людей постепенно наполнил ее странным и древним ощущением нежности и ужаса. Обычно она никогда не позволяла увидеть себя, но ей нравилось незамеченной следовать за всадниками и слушать их разговоры.
– Не по себе мне в этом лесу, – проворчал старший охотник. – Там, где живет единорог, и простые звери потихоньку обучаются волшебству: в основном умению колдовски исчезать. Мы не найдем здесь дичи.
– Ну, если единороги когда-то и жили на свете. то уж давно исчезли, – возразил второй. – Да и лес тут такой же, как везде.
– А почему здесь никогда не опадают листья и не идет снег? Нет, что ни говори, здесь живет последний на свете единорог – долгих лет ему, одинокому бедняге, – и пока он жив, ни один охотник не привезет из этого леса даже синицы. Поехали дальше, сам убедишься. Уж я-то их знаю, единорогов.
– Из книг ты их знаешь, – отозвался другой, – да сказок и песен. При трех последних королях о единорогах не было и слуха. Так что знаешь ты о них не больше меня. И я книжки читал те же, истории слушал те же и, как и ты, ни разу не видел ни одного единорога.
Охотники помолчали какое-то время, потом первый задумчиво произнес:
– Моя прабабушка однажды видела единорога. Когда я был совсем мал, она часто рассказывала мне об этом.
– О, в самом деле? И, конечно, она поймала его золотой уздечкой?
– Что ты, откуда ей было взяться у прабабушки! Это сказки. Чтобы поймать единорога, нужно чистое сердце, а не золотая уздечка. – Да-да, – хихикнул молодой человек, – и она ехала под деревьями на своем единороге без седла, как нимфа в дни юности мира?
– Моя прабабушка боялась больших зверей, – сказал первый охотник. – Она и не пыталась сесть верхом на него, а словно замерла, и единорог положил ей голову на колени и уснул. Она не пошевельнулась, пока он не проснулся.
– И на кого же он был похож? Плиний пишет, что единорог весьма свиреп, имеет тело лошади, голову оленя, ноги слона, хвост медведя, низкий голос и черный рог длиной в два локтя. А китайский…
– Моя прабабушка говорила только, что от него приятно пахло. Она терпеть не могла запаха зверей, даже коровы или кота, а уж о диких и говорить не приходится, А вспоминая этот запах, она даже расплакалась однажды. Конечно, она была уже очень стара и легко плакала, когда что-нибудь напоминало ей юность.
– Давай-ка повернем и попытаем счастья в другом месте, – внезапно сказал второй охотник.
Она тихо отступила в чащу и последовала за охотниками, лишь когда они вновь оказались впереди. Охотники приближались к опушке, когда второй тихо спросил:
– Как ты думаешь, почему единороги исчезли, если они все-таки существовали?
– Кто знает? Времена меняются. Как по-твоему, этот век хорош для единорогов?
– Конечно нет, но разве раньше-то было лучше? Кажется, слышал я, что… нет, тогда я был навеселе или думал о другом. А, чепуха… Поспешим, пока еще светло для охоты!
Они выбрались на край леса и пришпорили лошадей. Первый охотник обернулся и, словно увидев притаившегося в тени единорога, крикнул:
– Оставайся здесь, бедняга. Этот мир не для тебя. Оставайся в споем лесу, храни зелень деревьев и долголетие друзей. И не обращай внимания на молодых девиц – из них получаются всего лишь глупые старухи, не более. Счастливо! – и он исчез вдали. Еще стоя у края леса, Она громко сказала: – Я – единственный на свете единорог. – Это были первые слова, произнесенные ею за последние сто лет. И все же такого не может быть, подумала Она. Жизнь в одиночестве, без встреч с другими единорогами ее не пугала, ведь Она знала, что подобные ей существуют на свете, а для того, чтобы единорог не чувствовал себя одиноким, большего и не требуется. – Но надо узнать, здесь остальные или нет. Ведь тогда мне тоже надо уйти. То, что случилось с ними, должно случиться и со мной.
Собственный голос испугал ее, и ей захотелось бежать. Быстрая и светящаяся, Она неслась по темным тропинкам своего леса, пересекая внезапно возникавшие прогалины, ослепляющие зеленью трав или погруженные в полумрак, ощущая все, что окружало ее, – от трав, ометающих ноги, до серебряно-синих вспышек в колеблемых ветром листьях. «Нет, я не могу оставить все это, никогда-никогда, даже если я и в самом деле последний единорог на свете. Я знаю, как жить здесь, знаю любую травинку, ее запах и вкус. Что нужно мне во всем свете, кроме моего леса?»
Но когда она, наконец, остановилась и тихо стояла. прислушиваясь к карканью ворон и ссоре белок над головой, ей пришла в голову мысль: «А вдруг они собрались все вместе и ускакали далеко-далеко? А если они спрятались и поджидают меня?»
И с этого момента Она не знала покоя… С той минуты, когда впервые представила себе, что покидает лес, Она не могла стоять на одном месте. Беспокойная и несчастная, сновала Она туда и сюда у своей заводи. Единороги не должны выбирать, они не созданы для этого. Днем и ночью Она говорила себе и нет и да и снова нет, и впервые узнала, что минуты могут ползти как гусеницы. «Я никуда не пойду. То, что люди какое-то время не видели ни одного единорога, еще не значит, что их больше нет, а если это и правда, я все равно никуда не пойду. Здесь мой дом».