Последний экипаж "Белого кролика"
Шрифт:
– Кони дохли? – Кейси была потрясена.
– Дохли, дохли, пока не привыкли, потом в каждой орде при табуне находился специальный толмач, который с детства жеребят потихоньку матом и откладывал, иммунитет прививал. Некоторые, слабенькие, конечно не выдерживали, дохли. Но естественный отбор свое взял, все стали матоустойчивые.
– Да, велик и могуч русский язык. А у нас никто не знает об этом эпизоде вашей богатой истории.
– Я думаю, знают, но молчат.- сказал я – У вас же пол Америки русских. Ты лучше скажи мне, что это за «Черная амальгама»? Я о ней вообще никогда не слышал.
Розовый шоколадный заяц одиноко стоял на столе среди банок и ржавых хирургических
– Ты и не мог слышать, милый, - ответила Кейси, - этот корабль, как и его капитан известны совсем под другими именами. Ты знаешь его под названи…
Дверь открылась. Я дико и трагично застонал, вцепившись в руку своей невесты скрюченными пальцами человека, умирающего от бубонной чумы, в холерном отделении больницы, зараженной секретным штаммом сибирской язвы, вырвавшейся на свободу после незапланированного радиоактивного выброса с атомной электростанции, вызванного поворотом сибирских рек на Юг, при глобальном потеплении после падения второго Тунгусского метеорита.
Глава 12 О султане Каш-Каше Втором, чрезмерном увлечении стволовыми клетками, курсах лечебной реабилитации и пользе пустой стеклотары
– Как мучается этот несчастный, - сказал, качая головой, невысокий старичок в тюрбане и расшитом звездами восточном халате, вошедший в каюту вместе с капитаном и Марафтусом – Может высокочтимый капитан даст ему немного живой воды? Прошу меня простить, о летучие ковры моей души, но я думаю, что она, несомненно, есть у вас где-то в бутылях, а?
– О нет. высокочтимый Хаттаб, ибн Махмуд сын Саддама, - в один голос возразили капитан и Марафетус, - мы давно уже в пути. Испытали множество лишений, матросы моего экипажа были ранены неисчислимое количество раз, поэтому вода закончилась.
– А бутыли, бутыли где? Может, в них осталась хоть капля живительной влаги, о, амфоры моего сердца, - не унимался старичок, энергично тряся длинной белой бородой.
– Все разбились, был тяжелый бой. Прямое попадание шаровой молнии увеличенного радиуса действия.
– с тяжелым вздохом сказал Марафетус.
– Что-то я не видел у вас больших разрушений, о, изумруды моих сомнений, - прищурился Хаттаб и характерным жестом взял себя за обшлага халата, в этих местах прилично затертого.
– Она была специально на живую воду натаскана, направленного действия, - пояснил капитан
Старичок, похоже, ответом не удовлетворился и закружил по каюте в поисках неизвестно чего. Я дико стонал, капитан, что-то тихо говорил Марафетусу, причем я отчетливо услышал слово «гад». А высокочтимый Хаттаб остановился перед Кейси, стоявшей с горестным лицом у моего изголовья, и впился беззастенчиво впился в нее взглядом.
– А это что за женщина с непокрытой головой, и почему в мужской солдатской одежде? – спросил он.
Тут конечно мы прокололись конкретно. Ну, кто мог подумать, что вид грустящей Кейси вызовет у дедули такое негодование, и кто он такой вообще?
– Это, без пяти минут безутешная вдова несчастного умирающего матроса, наш судовой лекарь по совместительству, – пояснил капитан. – а одежда у нее вся износилась до такой степени, что стало просто нечего одеть, и чтобы не смущать команду и соблюсти нравственность, ей пришлось одеть одежду мужа, тем более ему она больше не понадобится.
Я страшно и трагично завыл, а у старичка загорелись глаза.
– У нашего высокочтимого солнцеподобного султана Каш Каша Второго, да продлятся его дни до следующей геологической эпохи, недавно трагически скончалась любимая младшая помощница седьмой ночной подтиральщицы, поэтому во дворце катастрофический некомплект прислуги. И это в такое тревожное время, когда вокруг дворца рыщут банды Алладина, а на наши цветущие прибрежные города совершают дерзкие набеги морские разбойники Синдбада Морехода. – сказал он. – Пользуясь правом чрезвычайного и полномочного визиря по контролю границы, и руководствуясь законами военного времени, я конфискую у вас эту девицу.
«Чем это ему Кейси приглянулась?», - подумал я и дико застонал.
– О, господин, - бухнулась в ноги старику моя невеста, - Я с радостью пойду в услужение к слепящему глаза своей красотой Каш Кашу Второму, но моя религия запрещает сделать это, пока жив мой несчастный муж. У нас, в церкви колотунов-вельяминистов двенадцатой ночи, это считается самым страшным грехом.
– Ну, это дело поправимое, - ласково сказал похотливый старый козел.
Он, молниеносно выхватив кинжал, сорвал с меня простыню, которую я натянул по самое горло и со всей силы ударил своим ножичком из дамасской стали в мою незащищенную грудь. Кинжал уперся острием клинка в самурайский медальон и с легким звоном,разлетелся на тысячу мелких осколков, как закаленное автомобильное стекло, а самого коварного старикана словно долбануло током. По халату побежали мелкие молнии, борода встала дыбом, а тюрбан задымился. Но кровожадный пенсионер, качаясь, все еще стоял на ногах. И тут Кейси, до сих под сидевшая на полу, одним прыжком опустилась коленями на длинные носки расшитых золотом туфель, и толкнула похотливого козла в слабую старческую грудь. Из туфель он, естественно вылетел, и с грохотом врезался в переборку. Дирижабль вздрогнул. На лицах Барма и Марафетуса застыло выражение ничем не прикрытого ужаса. А ужаснуться было чему. Старичок стал стремительно увеличиваться в размерах. Халат просто разлезся по швам, чалма, вспыхнув, осыпалась пеплом, а борода отвалилась. Вместо этого у старичка разгладились все морщины, выросли клыки, рога, когти и кожа приобрела устойчивый синеватый оттенок. Да и не старичок это уже был, а самый настоящий джинн в боевой трансформации и очень раздраженном состоянии. Глаза его горели, как две ксеноновые фары в тумане, в их свете на когтях играли очень неприятные блики, а на голом торсе вспыхивали и переливались огнями, как гирлянды на елке, сотни татуировок довольно фривольного содержания.
– Не надо было так увлекаться процедурами омоложения стволовыми клетками. – сказал я джинну.
– Молчи, смертный! – проревел он.
Разум Марафетуса резко освободился, и негр грохнулся в обморок.
– Ты, мне нужен, - продолжал реветь джинн, - протягивая ко мне лапы.
– В каком смысле? – спросил я, быстро огибая стол. – Отвали, старый извращенец!
Оружия под рукой никакого не было, и я начал швырять в него запечатанные банки и псевдо хирургические инструменты. Но они не причинили Хаттабу никакого вреда.
– Зря стараешься, я бессмертный. Ты, помет облезлого шакала, сын бешенной ослицы. – сказал он, и дальше грязно выругался. – Я Хаттаб сын Саддама, разнесу в клочья этот презренный корабль, но сначала заберу тебя с собой.
В этом даже не приходилось сомневаться, я стал популярной личностью в этом мире. Бросать больше было нечего, да и чем можно убить бессмертного джинна? Кстати, бродят упорные слухи, что Кощей Бессмертный тоже джинн, только перешедший в другую веру. Оставалась слабая надежда на самурайский амулет, я схватился за грудь, и нащупал во внутреннем кармане, что-то твердое. Это была пустая бутылка без пробки, из под коньяка подаренного мною капитану Ленгдону. Мы ее с капитаном на брудершафт и выпили. Как давно это было! Я размахнулся бесполезной пустой посудой, а джинн, хохоча, проревел: