Последний герой в переплете

Сакин Сергей

2-а стояла чуть поодаль, выпадая в темноту из общего круга. Ее лица не было видно, а ей этого больше всего сейчас и хотелось. Она уже поняла, что единственный способ побыть наедине с самой собой на этом чертовски маленьком островке — только опустить голову, позволив волосам закрыть лицо.

«Господи, какие у него были глаза.. Как же страшно… — Искаженное бешеной злобой лицо любимого человека стояло у нее перед взглядом, не исчезая. — Совсем звериное… Одна ненависть. А к кому? Неужели к нам? Из-за победы… Но… значит, он в тот момент и меня тоже ненавидел… Меня? — Ей впервые за много лет захотелось заплакать. — Так не бывает, так не может быть!» Много лет назад она видела такие же глаза у 1-с, но с тех пор сумела почти

совсем вытравить их из памяти. К тому же тогда этот взгляд был направлен не на нее, а на… (…он пинал его ногами, пинал уже неподвижное тело, крупно дергающееся при каждом новом ударе. Ей было страшно, страшно и больно, она никогда не могла относиться к людям, как к врагам. А он — мог. И этот звериный оскал любимого человека ранил ее сильнее, чем того, кого он сейчас бил ногами в тяжелых ботинках…) «…Как страшно… И как плохо без него…» Торопливые минутные объятия сегодня перед испытанием лишь усилили ее тоску, как одна конфета может только усилить голод. К тому же у нее адски болел живот, а по спине словно долго били молотком — она надорвалась, выдержав двойную тяжесть на испытании. Ей до слез хотелось почувствовать сейчас его руки — они были волшебными, и боль всегда проходила, когда он ее гладил. «Если бы сейчас он меня обнял, погладил спину — все бы прошло сразу…»

«Милая, милая моя… Сильная, ты такая сильная у меня. Ты так старалась сегодня…» — 1-с сидел на песке, глядя на далекий огонь костра на далеком соседнем Острове. Он опять и опять прокручивал в голове этот день, проигранное испытание. Когда тот же индеец привез их обратно на Остров, неожиданно начал кипятиться 3-а. Он говорил очень много слов, склоняя всех к бунту. На необитаемом Острове не было того, против кого можно было бунтовать, и у 1-с скоро разболелась голова от въедливой сатиры 3-а, которая казалась ему кастрированной. «Пар в свисток!» — подумал 1-с. Впрочем, голова могла болеть еще и от голода. А сейчас он почти успокоился, хотя в душе у него было чернее здешних ночей. Но он переживал не из-за пакостной перспективы. 1-с снова и снова думал про испытание, точнее, про несколько минут до него. Он пару раз выругался сквозь зубы. Мало кому могло прийти в голову, что 1-с материт себя: «(биип!)… почему я к ней после испытания не подошел, идиот! Ведь можно же было! Нет, тебе, придурок, надо было обязательно разозлиться. Бык (бип!)ев!» — ругательство «бык» в свой адрес от тощего 1-с было смешным. Правда, он не знал, что в песке прячется электрожучок и что его тихий шепот может слышать кто-то, кроме него самого. «Как же я позволил такое? Ушел, даже не посмотрел на нее… Тоска-а-а-а…» Он по-собачьи закинул голову вверх. Яркое даже ночью небо с непривычно перевернутыми созвездиями затягивали черные тени. Снова будет дождь.

Он сидел тихо, и два силуэта, закрывших часть неба, прошли мимо него, негромко переговариваясь. Он догадался по голосам, что это 6-е и 4-с. «Интересно, о чем это они секретничали? Утром 6-е не станет, тут уж не попишешь ничего…», — так он уже давно решил, все взвесив. Может, поэтому (а может, из-за того, что он видел, как выложилась 6-е на испытании) он не испытывал к ней прежней раздраженной злости. Да она и сама притихла, ее голос не пищал больше над лагерем.

Вместо него вещал 3-а. Послушав, что он говорит, 1-с поднялся, отряхнув песок, и пошел к хижине. «Хм, а ведь не самая плохая мысль», — подумал он. Он вообще всегда любил неповиновение.

6

Буркнув в конце разговора: «Я перезвоню», — СК выключил мобильник. СБ встретился глазами с его взглядом исподлобья — в глазах СК бегущей строкой светилось желание снова начать швыряться предметами. Но была и какая-то радость.

— Слушай, ты сегодня в «третьем глазе» был?

— Нет еще.

— И вчера не был?

— М-м.

— Понимаешь, я вчера ночью сидел, их треп слушал, я не представлял себе, что они обо всем этом серьезно

говорят! Вот гады! Ведь Игра ломается. — Голос СК был под стать взгляду, злобно-радостный.

— ??

— Синие отказываются на Совет ехать!

— ?!!?

— А вот так! Смотри! — СК вскочил, схватил СБ за рукав и, протащив его по коридору, втолкнул в смотровую. Ткнул пальцем в экран. — Ты смотри, что делают!

На экране была хижина синих. На фоне стена дождя: «Природа совсем чего-то сегодня раскапризничалась, мало, что ли, ночного ливня?..» На экране она походила на обои, наклеенные на стену хижины. С краю сидели двое Смотрящих в блестящих плащах. (СБ удивился — должен быть один, двое — уже против Правил.) Они что-то старательно доказывали синим. (Микрофон под хижиной залило водой, звук не транслировался.) Племя сидело рядком, одинаково подтянув колени к подбородкам, обхватив ноги руками.

— Ну и что там?

— Они. Отказываются. Ехать. На Совет. — СК проговорил эти слова раздельно, и СБ стало понятно выражение его лица. СК бесился от того, что Игра, его детище, выходит из-под контроля. Но при этом он никуда не мог деться от врожденной романтичности: его радовало, что Племя не хочет «съедать» своего.

— А чего… Молодцы, — СБ засмеялся, — мне нравится!

Глядя на Смотрящего, в глазах которого все явственней проступало отчаяние, 1-с неожиданно испытал приступ совершенно идиотского веселья. «Ага! — улыбаясь, сказал он. — Анарки ин зе Юкей*, та самая!»

…Вчера 3-а предложил совершенно, на взгляд 1-с, гениальную штуку. Не ехать на Совет. Устроить забастовку («Хорошо бы еще массовые беспорядки!» — добавил тогда 1-с). Предложение идеально легло на общую подавленность. Никто не мог понять, зачем Боги устроили такую гадость (а в том, что это сделано специально, никто не сомневался), и от этого было еще хуже. Слова 3-а упали в благодатную почву и за ночь проросли пышным цветом. Наверно, подсознательно Игрокам еще и хотелось остаться в доме, которым стала для них хижина. В такую погоду никому нет никакого желания выползать на свет Божий. С середины ночи лило не переставая. Так что сейчас Племя уперлось с силой волов и упрямством ослов. «Мы. Не будем. „Съедать“. Своих».

Смотрящие все больше и больше отчаивались. Игра вышла из-под контроля. Или вот-вот выйдет. «Мы. Не будем. „Съедать“. Своих».

Раздались шлепающие звуки шагов, и в хижину, заняв последний объем свободного пространства, зашла, пригнувшись, молодая женщина, невысокого роста, с живыми темными глазами. Она тоже была Смотрящей. Игроки поприветствовали ее, и по их голосам стало ясно, что они знают новоприбывшую давно и она им симпатична. (Так и было. Она начала работать Смотрящей еще на отборах.) Девушка улыбнулась всем сразу и каждому отдельно. И начала первой:

— Ребят, я еще не видела отсъем. Что произошло, расскажите?

— Что… Нам факел подсунули… мокрый! (Биип!)

— Как? Кто подсунул? И что?

— Кто? В пальто! Боги.. А может, вы, Смотрящие! — Племя отвечало в несколько голосов и добавляло непечатное.

— Ребят, вы что говорите-то? — она выглядела неподдельно обиженной.

— А что нам думать-то еще?! Что, не нарочно?

— Синие, ну, конечно, не нарочно! Кому надо вас сдавать?

— Да мы вот тоже думаем, кому…

— Послушайте… Я вам клянусь, я даю слово — никто из Смотрящих, из Богов тем более не мог такого сделать специально!

— Да (биип!), если и не специально, — при этих словах все одновременно иронично хмыкнули, — все равно нечестно!

— Ну… — она не сразу нашлась, что ответить.

— Ну… ну если бы выиграли, то кто-то из оранжевых бы исчез, — она сказала это всем, но смотрела только на одного.

— Но это хотя бы честно было! — ответил он с вызовом в глазах. Мол, «не сломаете!».

— Аа! — голос Смотрящей поменялся. — Вы о честности заговорили? А о чем вы думали, когда сюда ехали? Когда вам контракт показали?