Последний год
Шрифт:
— Взяло кота поперек живота! — засмеялся капитан, глядя на отступающих врагов. Он сел верхом на пушку и благодарно погладил ее бронзовый бок. — Стара, шельма, а зубастая!
— Похоже, что нас до завтра не будут беспокоить, — сказал Андрей, устало садясь на картечный ящик. — Целая ночь передышки. Это хорошо.
— Погодите, ангелуша, — поднялся капитан с пушки и подошел к амбразуре. — Кажись, Петелька для нас новый сюрприз готовит.
Он указал раскуренной трубкой на бриг. В борту «Сюрприза» открылся полупортик, и оттуда выглянуло, блеснув полированной сталью,
— Ага! — зловеще сказал капитан и принялся бурно сосать трубку.
Орудие медленно, скучающе повернулось и уставилось на редут черным, холодно-внимательным взглядом. Желтое, в сумерках ослепительное пламя сверкнуло у борта брига, осветив его до последнего шкота. Звук выстрела, неожиданно мягкий и глухой, упал плавно на бухту, затем послышался сверлящий, приближающийся густой свист. Снаряд разорвался внутри пустого склада пушнины, разбросав бревна и разбив их в щепки, но, к счастью, не зажег сухое дерево. Бродившие по двору собаки с визгом метнулись в сторону от взрыва.
— Не чета нашей бабушке! Нарезной ствол, конический снаряд и заряд страшной силы! — указал Македон Иванович черенком трубки на пушку, выглядывавшую из портика «Сюрприза».
— Что с вами, отец Нарцисс, вы ранены? — подбежал Андрей к монаху. Тот зажимал рукой щеку, и сквозь пальцы его густо сочилась кровь. Залетевшей в башню щепкой отцу Нарциссу разорвало щеку. Он оторвал подол рубахи, и Андрей перевязал ему рану.
Снова звук выстрела мягко всколыхнул воздух, снова начал приближаться летящий свист. Пламя разрыва сверкнуло посередине редутного двора. Собаки, притаившиеся за казармой, кинулись воющей стаей к жилой избе.
Македон Иванович выколотил о подошву докуренную трубку, заботливо продул ее и сказал:
— Сучковато получается! У меня в погребе пятьдесят пудов компанейского пороха. Еще пара таких выстрелов, и нас вышвырнет выше святого Ильи!
Он посмотрел пристально на Андрея, затем перевел взгляд на отца Нарцисса и закричал свирепо:
— В виду имейте, я никого здесь не держу! Кто желает, тому открою редутные ворота!
— Блогословил бы я тебя, Македон, кулаком по шее, да шибко щека болит, — постанывая, откликнулся монах. Андрей угрюмо промолчал.
Сидели молча, ждали очередного выстрела и трагического конца. Со двора кисло тянуло сгоревшим порохом. Но бухта молчала, затем хлопнула крышка, закрывавшая орудийный портик.
«Пинк доказал нам бесполезность борьбы с ним, — подумал Андрей, глядя исподлобья на зажегшиеся топовые огни брига. — А бомбардировать нас он больше не будет. Мы нужны ему живые… »
— Я, как волк, есть хочу, — сказал нетерпеливо, поднимаясь с пушки, Македон Иванович. — Мы же сегодня не обедали еще. Пойдемте в избу, закусим и выпьем по крючку с устатку!..
РАЗГОВОР ИДЕТ ОБ ОТСТУПЛЕНИИ
Водя по строкам перебитым индейской стрелой пальцем, отец Нарцисс читал нараспев библию:
— Камо бегу от лица твоего, и от гнева твоего камо бегу?..
Македон Иванович измученно спал, уткнувшись лицом в брошенную на лавку, вместо подушки, шапку. Андрей сидел у окна, закрытого ставнем, и слушал собак, выгнанных на ночь из редута. Выгнали капитановых собак, закормленных и обленившихся. Они не убегут от утренней кормежки, будут всю ночь бегать вокруг палисада и лаем известят о приближении чужих людей. Такая защита редута от ночных нападений была не раз проверена Македоном Ивановичем.
Стучал ставень от поднявшегося с темнотой ветра. Шипела, ударяясь о ставень, снежная крупа. На башне зловеще гукали совы, потревоженные дневным сражением. Монах вдруг замолчал и, подняв голову, прислушался. За палисадом залаяли отрывисто и злобно собаки. Так лают они на волка, медведя или рысь, а человека облаивают напористо, но без злости, просто дают сигнал тревоги. Видимо, свора почуяла какого-то зверя. Отец Нарцисс снова опустил перебитый палец на страницы библии.
Андрей, прильнувший было ухом к ставню, отвалился к стене и утомленно провел ладонью по волосам. Откуда-то запахло пороховым дымом. Он понюхал руки, от них и пахло порохом. И сразу же вспомнился сегодняшний бой. Андрей страдальчески поморщился. Для него было мукой стрелять в людей, он насиловал свою душу, когда вынужден был делать это, защищая жизнь. Но Пинка и Шапрона он убил бы без насилия над душой. Да, убил бы! Их алчная, через грязь и кровь, погоня за золотом грозит несчастьем целому народу.
— Ни Пинк, ни Астор карту от меня не получат! — неожиданно для себя громко сказал он.
Македон Иванович вдруг быстро поднялся, крепко провел по лицу рукой и сказал так, будто только что разговаривал с Андреем:
— А не лучше ли вам сжечь эту карту?
Андрей не ответил, но глаза его сверкнули зло и сильно. Капитан пощупал растрепавшиеся во сне усы:
— Не поможет и это. Если вы уничтожите карту, Пинк и Шапрон будут вас на костре по индейскому способу поджаривать, лишь бы выпытать дорогу к золоту.
— И пыткой они ничего не добьются от меня! А карту я должен вернуть вождю ттынехов. И тени подозрения не должно падать на меня, русского человека!
Македон Иванович одобрительно крякнул, а Андрей, точно сорвавшись, заговорил жарко и торопливо:
— Я готов сейчас же, немедленно, отдать жизнь, лишь бы защитить моих ттынехов, чтобы никто их не обижал, не унижал, чтобы не погиб этот древний гордый народ! У меня на душе жжет, когда подумаю, что, может быть, скоро от ттынехов останется десяток не людей даже, а десяток экземпляров, как сказал шаромыжник петербургский, Шапрон!
Дотоле угрюмая синева Андреевых глаз сейчас пылала отвагой и дерзостью, будто он в одиночку вышел сражаться со всем миром. Но он был не одинок. Македон Иванович, внимательно слушая Андрея, кивал согласно и очень спокойно, но в душе рвался помочь своему другу так страстно и с такой силой, с какой отец стремится избавить от сердечной боли и горя своего любимого ребенка. Капитан поднялся с лавки и сказал с грубоватой лаской:
— Все ясно, ангелуша! Не ясно одно — где и как вы встретитесь с Красным Облаком? Способ для этого один — придется нам отступать.