Последний грех
Шрифт:
У костра он увидел Пыху. Тот приподнялся, картинно расставил свои нескладные руки и гнусаво завопил.
— О! В натуре, какие люди! Где пропадаешь? Мы уж думали, тебя менты гребанули!
— Хорош выпендриваться. А то самого гребанут. Пашка где?
— Да там. — Пыха неопределенно махнул рукой назад. — Деревяхи все собирает.
— А ты чего не пошел?
— А это откуда?! — Пыха кивнул на тлеющие головешки. — Само что-ли упало?! Сейчас уж догорит почти.
Максим подошел к костру,
— Па-ца-ны-ы-ы!
Кто-то кричал. Не сговариваясь, Макс и Пыха повернули головы. Вдалеке, едва переставляя ноги, Пашка тащил что-то большое, нескладное, с трудом подающееся переноске.
— Пацаны, помогите! Задолбался эту хрень тащить, — Пашка отпустил ношу и, тяжело выплевывая воздух, ждал, когда приятели придут на помощь. Пыха откликнулся первым. Стоя через минуту у приятеля, осматривал его находку.
— Это что такое?
— Сам не видишь?!
— Вроде, ящик.
— Вроде-вроде, — Пашка тяжело глотал, — нам его на всю ночь хватит.
— В принципе, должно, — Согласно кивнув головой, Пыха пытался прочесть надписи на борту. — Буквы какие-то, цифры. Да, кажись, это из-под патронов ящик. Ты где его надыбал? Я же там был, там таких не было.
— Как не было?! Зенки бы разул! В куче валялся, под мусором.
— А что я не видел?!. — Поддев крышку, Пыха заглянул внутрь. — Пустой. Жалко. Мож, рядом чего валялось?
— Говорю ж, только мусор.
— Жалко. Ладно, давай помогу.
Пыха схватил ящик за торец и, вдвоем оборвыши потащили его к костру. Уставший, Максим медленно побрел следом.
— Разломать теперь надо, чтобы ночью не канителится, — Пашка смахнул со лба пот.
— Да знаю. Ты лучше скажи, — Пыха деловито уставил руки в бока, — а ты патроны, может, сам куда заныкал?
— Да не было там ничего!
— Точно?!
Назойливость Пыхи раздражала. Максим уже за Пашку хотел ответить ему резко и обидно, но Пыха вдруг смолк сам. Взяв большой камень, он намахнулся и с силой опустил его на деревянный каркас. Звучно, будто от боли, доски визгнули и переломились.
Максим сморщился. Но не от хруста, а от колик — в желудке давно выла стая голодных псов.
— Пацаны, пожрать есть чего?!
Пыха вновь поднял камень и, переглянувшись с Пашкой, хохотнул.
— А то! Мы ж — домовитые, не то, что некоторые.
— Что умный такой?! — Максим сейчас плохо воспринимал шутки. — Сам-то вчера… говно был готов жрать.
— Ладно, не злись. Мы сегодня колбасняк на рынке увели.
— И где?
Пыха и Пашка опять переглянулись.
— Осталось что, спрашиваю?
— Осталось. — Пашка убрал из костра свой мокрый ботинок и сунул другой. — Погоди, сейчас.
— Пыха, а что сразу не сказал-то?
— А ты и не спрашивал. Я откуда знаю — может, ты из ресторана, — Пацан улыбнулся и, приподняв камень, опять врезал его в доски. Противостоять дерево не могло — влетев, он оставил зияющую дыру.
— Паш, ну где колбаса-то?
— Да сейчас, ботинок подсохнет сдецл.
Медленно убрав ногу, Пашка встал, подошел к опоре и, сунув руку в выбоину, вытащил сверток.
— Вот. Держи. Немного, правда. Сами жрать хотели.
Максим развернул сверток. Колбаса. Розовое, с белыми пятнышками, счастье. Ни говоря ни слова, он впился зубами и торопливо, почти не жуя, заглотил большой кусок. От комичного зрелища, Пашка и Пыха даже замерли. Брови и рот последнего исказила гримаса, но сам хохот немного запоздал.
— Паш, ты гляди, как он газету хавает! Во голодняк пацана пробрал!
— Ага. — Пашка добродушно улыбнулся. Максим и, в самом деле, кусал колбасу с кусками промасленной бумаги. — Так, видать, вкуснее.
Максим замычал. Есть и парировать реплики было невозможно. Рот, набитый под завязку, выдавал глухой бубнеж, отчего приятели хохотали еще больше. Прощальный треск ящика подытожил общий смех.
— Ну, вот и все. Готово, — Пыха собрал обломки ящика и кучей скинул их у костра. — Теперь главное, вовремя подкидывать и все.
— Да — на ночь должно хватить, — Пашка одобрительно мотнул головой.
— А теперь… — Пыха замолчал, оттопырил карман куртки и показал оттуда кусок скомканного целлофана. — Паш, будешь?
— Лафу?!
— Угу.
— Давай. — Пашка согласно кивнул.
Грязные пальцы потащили целлофан наружу, а следом и желтый тюбик с черным ребристым колпачком.
— Сейчас, все сделаем.
Аккуратно, расглаживая складки, пацан прижал целлофан к земле и принялся давить на него «дороги». Но клей из тюбика ровно ложиться не хотел. Нервничая, Пыха морщил широкий нос, высовывал кончик языка и непроизвольно кусал его. Резкий запах уже щекотал ноздри и, хотелось побыстрее вдохнуть его полной грудью. Не вытерпев, Пыха вывернул целлофан с клеем и прильнул к пакету всей физиономией.
— Пыха! Э! — Макс уже не глотал, а ел по чуть-чуть, растягивая удовольствие. — Не груби! Сейчас весь кайф в одного срубишь!
Но Пыха его не слышал. Или не хотел слышать. Прикрыв веки, он тянул изнанку пакета в себя. Вдох-выдох, вдох-выдох, легкие быстро наполнялись дурманом. Через пару минут, глаза беспризорника закатились, лицевые мышцы расслабились, а губы приобрели бледно-синий цвет.
— За-ши-бись! — Он поднял лицо и, как священник на службе, заговорил нараспев. — Кто там е-ще?!