Последний грех
Шрифт:
Бродяга опять готов был разрыдаться. Втянул дым, шмыгнул носом и посмотрел назад.
— А, ведь, я … Я и сейчас их всех могу уделать!
Бомж вытер слезы и презрительно ухмыльнулся.
— Да ну! Никак вилы наточил?
— Смеешься? Смеешься, дурак, а не знаешь, что Карпыч за базар свой отвечает.
— И что же ты можешь?!
— Сейчас покажу.
Пошатываясь, Карпыч прошел в угол хибары и нагнулся к куче сваленной ветоши. Тряпки полетели в разные стороны и, вскоре Макс увидел серо-желтую
— Вот, смотри!
Загремев тонкой жестью, коробка приземлилась прямо перед Максом.
— Что это?!
— А ты открой и увидишь. — Карпыч выглядел довольным.
Открывать ее самому Максу не хотелось. В коробке, действительно, мог быть сюрприз. Приятный или нет — было неизвестно.
— Ты сам лучше.
— Да не боись, не взорвется.
Карпыч осклабился и, не дождавшись гостя, взял коробку. Откинув жестяную крышку, он запустил внутрь пятерню и вытащил фотографии. Черно-белые, неаккуратной стопкой они полетели на стол.
На верхнем снимке Макс увидел Ленчика. Сжатые детские пальцы, выпирающие ребра, ягодицы. Сверху мужской торс. Лицо Ленчика искажала гримаса. Боли или отчаянья, понять было сложно.
— Узнаешь?!
— Откуда это у тебя?
Карпыч торжествующе улыбался.
— Узнаешь или нет?
— Ленчик. Из второй спальни — Макс взял в руки несколько снимков. — Так откуда?
— Оттуда! Ты смотри, смотри, может, и себя найдешь. А то все — хиханьки-хаханьки.
Макс медленно перебирал снимки. На всех фотографиях было двое — мужчина и мальчик. Хотя нет — иногда попадалось два мальчика. Кого-то из них он помнил, кого-то никогда не видел, но сомнений в их принадлежности к касте подвальных рабов не было никаких. Все снимки были сделаны в подвале.
— Я спрашиваю, где ты это взял?
— Где взял — где взял?! — Карпыч наливал в стакан водку. — У себя! На пепелище нашел, под головешками. Все сгорело, а они уцелели. В коробке лежали, родненькие.
— Я спрашиваю, откуда они вообще могли появиться?
— А ты сам подумай.
— Не знаю.
— Не знаешь — а я тебе скажу. В комнате, где вы с клиентами оставались, Хозяин камеру спрятал. Вернее, он приказал, а я спрятал. У него и видео там имелось. Только пленки, наверное, погорели, а вот фотки уцелели. Все снималось. Все! — Карпыч торжествующе выставил указательный палец. — Поэтому, у него и связи везде были — если что, клиента этими карточками на кукан! А люди там, сам понимаешь, птицы высокого полета были. Да видать, последний раз не на того напал.
Макс швырнул снимки обратно. На фотографиях его не было, но вглядываться в страдания себе подобных было выше сил. Пуская табачный дым, Карпыч щурился и улыбался. Это был его час. Макс опустил взгляд. Пьяная самодовольная рожа вызывала раздражение. Даже больше — дикую ненависть. Подогретая водкой, сейчас она легко могла выплеснуться через край, но… Макс глубоко вздохнул: «Спокойно. Карпыч еще не сказал главного».
— Что, не нравятся карточки-то?! — Старик рассмеялся. Пунцово-красный, он приподнялся над столом и крикнул Максу в лицо. — Вот и мне не нравится, что я тут, как скотина, загибаюсь, а они — суки жируют!
От бомжа сейчас в нем была только внешность. Внутренне преобразившись, Карпыч чувствовал в себе силу и уверенность. Он самодовольно смотрел на гостя, курил и ждал его реакции.
— Что же ты думаешь — им понравится?! — Карпыч поднял к верху глаза. — Нет, сукины дети, и вам не понравится! Это ж бомба! Компромат! Карпыч для них кто?! Дерьмо?! Хорошо, пусть Карпыч — дерьмо! Только об одном забыли, господа хорошие. Если вы человека в дерьмо окунули, так он и вас им вымажет. Будьте уверены! Всех — с головы до ног! Журналюгам только свистни, с руками эти фотки оторвут.
«Или с головой, — мысленно добавил Макс. — Но я, пожалуй, буду первым!»
— Карпыч, а тебе не жалко?!
— Что?! — Старик недоуменно уставился на гостя. — Что не жалко?! Их что-ли?! Козлов этих гребанных?!
Еще надеясь на его просветление, Макс отрицательно покачал головой.
— А кого?! — Бродяга затушил сигарету. — Или ты про дом?! Жалко, Юра.
— Я не Юра.
Карпыч досадливо махнул рукой — мол, какая разница.
— Еще как жалко! Я, бля, этот домишко собственными руками — бревнышко к бревнышку. И что?! С чем остался? Вот с этим?!
Он обвел взглядом хибару.
— Да, я тебе не про дом.
Карпыч непонимающе захлопал опаленными ресницами.
— Не про дом? А про что тогда?
— Хлебни водки-то — а, то соображать плохо стал.
Макс подвинул ему стакан. Карпыч опрокинул, сморщился, но по-прежнему не понимал.
— Эх, Карпыч, Карпыч. Я спрашиваю, нас тебе не жалко было?!
— Ик, — смысл вопроса оставался не ясен. Продравшись в лабиринтах пищевода, спиртное напомнило о себе громкой отрыжкой. — Не понял, кого вас?! Пацанов что-ли?!
— Да!
— А вас-то чего? Вам что, плохо было?
— Плохо?! — Макс подался вперед. — Ты — серьезно?
Карпыч непонимающе жевал колбасу.
— Ты сам-то врубаешься, что говоришь. Мы ж детьми совсем были. По десять-двенадцать лет! А вы нас, как….
Макс привстал и уже с неприкрытой злобой смотрел на старика. Стена видимого спокойствия треснула, и ручьи ненависти стали наполнять пространство.