Последний Хранитель Многомирья. Книга первая. Пока цветёт радостецвет
Шрифт:
– Зонтик! – спохватился Хомиш и погрузил лапу в недра своей бездонной сумки, доставая потерю. Но вдруг краешки его ушей вздернулись, и оба уха развернулись самопроизвольно и заподрагивали. Зонтик выпал из его лап. – Прячься шибче, – успел шикнуть Хомиш и точным движением сшиб Лапочку налево, в куст вальтургия, а сам же зарылся под валун и сровнялся с землей. С каждой травинкой и с каждым серым камешком на ней.
Сердца муфля и муфлишки затрепетали от вида зверя, что приблизился к ним. Зверь в холке был почти в два раза выше любого муфля. Косматые его пегие бока впали. Тупая широкая морда с заостренным
Зверь издал пугающий рычащий звук и остановился возле валуна, за которым дрожал Хомиш. Потыкался мягким мокрым носом и, широко раздувая ноздри, фыркнул.
«Фу, фу, не совайся сюда, уходи шибче, страшила, я жалящий, как и тот красный цветок. Даже не мысли меня пробовать на зуб. Кустик вальтургия, уразуми его, чтобы прочь уходил», – проговаривал мысленно Хомиш, пытаясь прогнать зверюгу.
Тот словно услышал мысли Хомиша – или куст вальтургия решил помочь испуганному насмерть муфлю и отвел внимание на себя. Скорее второе, ибо зверюга, тяжело выдувая воздух, неторопливо подошел к цветущему кусту вплотную, втянул в широкие ноздри несколько сиреневых лепестков и зашелся в чихе. Пена и слюна полетели во все стороны. Зверь чихал и чихал. Он не мог уняться.
Хомиш затаил дыхание. В нем отчаянно боролись страх за себя и страх за Лапочку.
«Сердце трусится. Поди рассуди, не соваться или прогнать зверя? Или отсидеться? Я бы не совался», – панически крутилось в его муфликовой трусливой голове. Мысль «отсидеться» победила, и Хомиш, зажмурив глаза, решил не высовываться.
Было стыдно, но жутчее было муфлю за себя. Он затаил дыхание и решил: «Будь что будет».
На его счастье, прочихавшись, зверь отошел от куста и переключил внимание на лежащий розовый зонтик.
И тут воздух взорвался от гулкого и громогласного крика, такого жуткого, что язык холода пробежался по холкам под шерсткой у обоих муфлей:
– Э-э-эй, ты где? Э-э-э-эй, Шэ-э-эм! Э-э-эй!
Зверь проворно развернулся тяжелым задом, издал утробное рычание, да такое, что все, кто утаивался до сей поры под валунами, все, кто копался в траве и собирал нектар для меда, все чешуйчатые, крылытые и хвостатые разбежались врассыпную и разлетелись. Мимо Хомиша пронеслись с беспокойным жужжанием золотистой стайкой пчелоптицы и несколько норн с ними. Они метнулись, стрекоча крошечными перепончатыми крылышками, и растворились за горизонтом. А громогласное трубное: «Э-э-эй, Шэ-э-эм, где ты-ы-ы?» – повторилось троекратно.
Зверь схватил в зубы зонтик, явно предпочитая появиться перед глазами своего хозяина хоть с какой-то добычей, и был таков. От него остался только щекочущий ноздри мокрый звериный запах да ужас в муфликовых головах.
Хомиш и Лапочка не решались выглянуть из своих убежищ и еще некоторое время прислушивались. Пугало все. Но, наконец, установилось спокойствие. Первой из кустов показалась шляпка на голове Лапочки.
– Хомиш, Хомиш, жив ты там? – зашикала муфлишка и стянула свою шляпку.
– Жив.
Оба с оглядкой вышли и уселись на спасительный валун. Хомиш еще дрожал, а Лапочка принюхивалась к шляпке и морщила аккуратный носик.
– Нет, ты видал, ты видал?! Фу-у-у, он своим мерзким чиханием попортил шляпку. Это чудище попортило мою дивную новую шляпку. Жутчее не придумать. Не упасть бы в бомборок от этого запаха. – Лапочка поднесла шляпку Хомишу под самый нос, тот сумел не отстраниться. – Понюхай, Хомиш, пахнет?
Хомиш не хотел расстроить Лапочку и промолчал.
Молчать о правде и говорить неправду – это разные вещи. Об этом знает каждый муфель.
Ничего не сказать – это значит не обидеть. А произнести заведомую ложь… О, так не принято у добрых муфлей. Муфли всегда говорят правду и только правду. Ну, либо тактично молчат. Таков закон.
Вот и Хомиш промолчал и стал что-то искать в своей бездонной сумке.
– Уж не шляпку ли ты там пытаешься сыскать? – оживилась Лапочка и поникла после того, как Хомиш ответил, что надеялся найти остатки успокаивающего чая от мамуши, но нашел только напиток бодрости. – Мало того, что это чудище утащило мой зонтик, так я сейчас еще и отвратительно некрасивая, – вздохнула Лапочка. – И, верно, пахну прегадко.
Ей хотелось плакать, но она сдерживалась и изредка трогала указательным пальчиком нос.
– Как бы не расплакаться. Нельзя. Я когда плачу, такая становлюсь неприятная, и кожа краснеет. Нет, плакать нельзя сейчас, – бормотала немного растерянная Лапочка. На нее это было не похоже. Обычно находчивая и смелая, она сейчас неприкрыто куксилась. Хомишу стало так стыдно, как никогда, и даже куст вальтургия смотрел на него с осуждением.
– Тебе кажется, – наконец решил он успокоить Лапочку. – Ты красивая. – И совсем тихо добавил: – Для меня всегда красивая.
– Значит, это мне от страха кажется? – обмякла Лапочка и немного упокоилась. – Ну конечно, от страха и не такое напридумывается. Страх, он ведь все увеличивает, как очки у соседской бабуши Круль. Ну, той, у которой самыми первыми в саду цветут дивоцветы. Ты еще просил у нее ростки, чтобы вырастить такие же редкие розовые дивоцветы.
– А, да-да, вспомнил, – оживился Хомиш, отвернувшись от куста, что выпялился на трусливого муфля каждым сиреневым цветком. – Ее дивоцветы прижились. Нужно будет обязательно отнести ей мамушиных оладушек. Мамуша сказала, что пышнее кустов дивоцвета она во всем Многомирье не встречала.
– О, оладушкам бабуша Круль обрадуется. Но вот ее дивоцветы пожрали скоропрыги. Развелись они за белоземье. Ну я же не об этом тебе рассказывала. Конечно, а о чем? А-а-а, об очках бабуши Круль. Ты видел ее очки? Не видел? Она слеповатая, как отживший каняка, и ее очки увеличивают все в звездаллион раз. А если подумать, что через ее очки посмотреть на страх, так какого он будет размера? Как раз страх будет размером с великантершу. И жить вовсе не схочется. О, Хомиш! Это хорошо, что мне кажется, а то такую шляпку я второй раз не смогу повторить. Я разболталась? Ну конечно, это, Хомиш, тоже от страха. Кстати, такого зверя раньше я не видела. Может, это за белоземье кто-то из мира людышей к нам пробрался? Что-то какое-то неудачное было белоземье. Убереги нас всех Хранитель.