Последний Хранитель Многомирья. Книга первая. Пока цветёт радостецвет
Шрифт:
– Разве раньше он спрашивал? – поинтересовался Хомиш и подвернул лапы под себя, располагаясь удобнее. – Хранитель и на праздники-то не прилетал ни в одну из деревень уж поди сколько лет. К тебе только и наведывается, а про муфлей как и позабыл. Все говорят.
– Правду говорят, – подтвердила мамуша и закивала. – Знаешь, малуня, стал он будто болезненный и тревожный. Чую, он прилетал за чем-то еще, а вот зачем, как разобраться? Выспрашивал про тебя. Как твои пальчики? Зажили после настоя ковынь-травы?
Хомиш глянул на пальчики, что обжег неизвестный цветок. Волдыри сошли,
– Вот и славно, – отметила мамуша и повторила: – Хранитель, говорю, и про тебя выспрашивал.
– Мамуша, – Хомишу это польстило, и он заерзал в кресле, – если Хранителю надо отвезти чаев, так я отвезу. Мне интересно будет ему рассказать о новых цветах, если позволит.
– Что-то нашел? – отвлеклась мамуша от стряпни, развернулась к сынуше и обтерла лапки о фартук. – Ну, что молчишь, малуня? Давно я не ходила никуда дальше нашей деревни и храма. Расскажи хоть, что нашел, кого видал?
– Видал Лифона, – вспоминал и перечислял Хомиш. – Встретился с Лапочкой.
Мамуша достала из печки большую полку с аккуратно разложенными круглыми пышмами, обсыпанными лепестками. Готовая сдоба благоухала. Мамуша потрогала одну из самых удавшихся, похвалила пышмы и облизнула пальцы.
– А чудище? Про чудище забыл? – прожужжала Афи, делая круг над сладостями.
– Афи! – поднял глаза к потолку и шикнул Хомиш.
– Чудище?! – полка с грохотом выпала из лапок мамуши. – Что еще за чудище? А ну шибче рассказывай!
Пышмы, подскакивая, раскатились, и Афи спешно кинулась собирать их с пола.
– Шеликантер и шмедведь. Это были шеликантер и шмедведь, – попыталась объяснить норна с набитым ртом.
– Час от часу не легче! Великантер и ведмедь. Два чудища! – мамуша осела на кривоногий стул.
– Сказать откровенно, и нам было не до смеха, – разъяснял сбивчиво Хомиш, тоже устремившийся за разбежавшейся выпечкой. – Все обошлось, – посматривал он на встревоженную Фло Габинс, складывая сдобу обратно на противень. – Они нас не приметили.
Мамуша напрочь забыла, что первая партия пышм испорчена, что вторая полка внутри, и комнату уже заполняют не ароматы сдобы, а запахи обуглившихся головешек. Она строго отчитывала Хомиша, вернувшегося в припечное кресло:
– С чего вдруг великантерам шататься по нашим полям? Ни к чему, и чтоб ведмеди окаянные плутали промеж деревень. Не пугайте мамушу. Хомиш, что-то еще стряслось? Великантер в муфликовых деревнях! Со времен древних пращуров такого не бывало. Да вообще никогда такого не бывало на моем веку. Их дело сидеть там, в Загорье, и охранять, чего там они охраняют. Кто бы ведал их темные дела да что за помыслы за рогатыми каменными их лбами. А это верно были великантер и ведмедь?
Хомиш только хотел успокоить мамушу, но за него ответила норна. Афи лакомилась и изредка присоединялась к разговору:
– Точно! Хоботком клянусь, – тараторила она и между словами продолжала запихивать в себя крошки, уже порядком раздувшись от сладкого. – Норны видели. А норны знают, что говорят. Норна Кух, которая видела, передала норне Юби, а норна Юби передала всем остальным
Мамуша ругнулась еще раз на чудищ, схватилась за голову. Чепчик, венчавший ее, примялся и жалостно обмяк.
– Все поведать Хранителю! Сердце чует, за этим он и прилетал. Ты ему перескажешь, когда прилетит? Ничего не утаишь от Хранителя? Обещаешь, Хомиш?
Хомиш угукнул.
– А еще шибче пообещай, успокой сердце мамуши – не будешь пешком уходить далеко за деревню. Никогда! Слышишь, малуня?
– Мамуша, – попытался объясниться Хомиш, – что может навредить в Многомирье? Там, где поля радостецветов цветут до горизонта? Ну носят норны слухи про Загорье и морок в пещерах, но это же сказки, чего их опасаться-то? Великантеры далеко, им не перебраться через великие горы. Пески печали… – Хомиш задумался на мгновение, – так и они от всех деревень далеко, не дойти. Что еще? Ведмеди? И не ведмедь был, может, то чудище.
– А может, был и не ведмедь, – подхватила Афи. – Норна Юби, когда рассказывала всем остальным, обронила, что это может быть как раз и не ведмедь. А невиданное существо из мира людышей. Или что еще морочное, или фаялит какой чудный…
Комната начала заполняться черным дымом, и Фло вскочила к печи.
– Малуня, – она наскоро вытащила вторую полку из печки. На полке лежали только черные крошечные головешки. – Жизнь, она такая хрупкая. Хрупче жизни только мир и счастье. А Многомирье растет, и оно такое огромное, такое непостижимое, что порой мы сами не знаем, что может в нем сотвориться. А потому всегда держи ушки востро, даже здесь, в самом уютном мире.
– Даже в нашем большом пне?
– Вот только в нашем большом пне ты и в полной безопасности. Полно, малуня. Мамушино сердце совсем всполошилось, и воздух стал черным. Пока разгоню гарь несусветную, принеси-ка из храма корзину ягод непечалиуса. Надо б успокоиться. Сварю чай спокойствия. Сегодня без чая спокойствия не обойдемся.
Глава 7. Бабочки тревожных снов
Развешанные между кухонными полками и буфетом свежие, еще не пожелтевшие охапки трав и веток перешушукивались, покачиваясь от теплого сквозняка. Афи застряла в них крыльями, но выбралась, разворчалась и была такова. Час стоял предвечерний, папуша Фио задерживался на полях, и на кухне Хомиш и мамуша Фло по-прежнему оставались вдвоем.
Фло копошилась над соломенными корзинами, что Хомиш принес из храма. Любимое занятие не терпело спешки. Много времени отнимала работа в храме Радости, но чаеварение и изготовление напитков – без этого невозможен ни один день Фло Габинс.
Она тщательно выбирала чистые листья, зарываясь лапами в круглую корзину с витыми мягкими ручками. Осматривала и откладывала хрупкие соцветия, жухлые сморщенные ягоды и ровные стебли, доставая их из другой – квадратной – корзины с невысокими бортами. Причмокивала и изредка переговаривалась с Хомишем, что сидел за ее спиной и, взобравшись с лапами на папушин стул с высокой резной спинкой, изучал темные пятна, появившиеся на домашнем радостецвете.