Последний хранитель
Шрифт:
Но в Миру будто вселился тот самый бес, что смотрел на них с пола.
— За чашку заплачу потом, — бросила она Карине и, развернувшись, побежала к выходу. Вот и сбылось желание Егора — Мира покидала салон, только по собственной воле. В ней словно порвалась натянутая до предела струна. Как бы сильно не нужны были ей деньги, но лучше рекламные листовки на улице раздавать или официанткой устроиться, чем дальше участвовать в этом спектакле.
В дверях Мира оглянулась:
— Ты уж определись, Хрусталев, с ней хочешь гулять или со мной.
Но слова улетели в пустоту, хотя Мира была уверена, что Егор ее услышал. Ей даже показалось, что
— Ну и черт с тобой, — выдохнула Мира, вылетая под дождь на улицу. Прежде чем она успела сообразить, что до остановки далеко, а ливень хлещет с такой силой, что на ней успеет промокнуть вся одежда, вплоть до трусов, над головой девушки взметнулся огромный черный зонт, поддерживаемый крепкой рукой.
— Я подвезу, — не спросил, а, скорее, распорядился Влад, оказываясь у нее за спиной. Мира даже испугаться не успела, как ее схватили под локоть и твердо повели куда-то в сторону от остановки.
— У меня машина неподалеку, — пояснил Авелин, пресекая все ее попытки возмутиться. — В такое время поздно на автобусе разъезжать.
В его словах, конечно, была логика, но в ту минуту Мира предпочла бы соседство всех хулиганов Поморска в грязном ночном автобусе, чем пятиминутную поездку до дома в машине малознакомого Влада Авелина.
— Отпусти! — получился какой-то писк, на который, разумеется, не обратили внимания. Они как раз проходили мимо большого окна магического салона, свет из которого падал на их фигуры. Мира встретилась глазами с Егором, который стоял рядом с Кариной и задумчиво разглядывал улицу. Он отчетливо увидел и Влада, крепко державшего Миру за локоть, и ее затравленный взгляд, но его мысли явно были заняты чем-то другим. Или кем-то.
Поняв, что помощи от Егора не дождаться, Мира принялась озираться по улице, высматривая услышит ли ее кто-нибудь, если она закричит. И была удивлена, когда в окне стоявшей на обочине машины увидела знакомое лицо. Стекло как раз опустили, и Артур Никодимович, дедок, который смотрел за порядком во дворе дома Хрусталевых, пристально разглядывал ее с Владом. Так как шел дождь, старик привычно был закутан в пленку с ног до головы, хоть и сидел внутри машины. Каким бы странным он ни был, но все же должен был ее вспомнить, и Мира собралась закричать. Не успела.
Из-за угла наперерез им вынеслась полицейская машина с мигалками и остановилась, преграждая путь. Влад досадливо поморщился, оглянулся, но с другой улицы тоже раздавался звук сирен.
Дальше все было как во сне. Полицейские выскочили, Миру оттеснили, Влада повалили на землю, скрутили ему руки.
— Да, это он, — раздался голос Артура Никодимовича. Из машины старик так и не вылез, но ожесточенно жестикулировал. — Узнаю и подтверждаю. Этот парень залез ко мне вчера ночью в квартиру, угрожал ножом, забрал пенсию. А девочку эту я знаю. Она с ним раньше не гуляла, вроде в хулиганстве не замечена. Ее можно отпустить.
— Разберемся, — бросил ему полицейский, а потом кивнул Мире. — Полезай в машину, ответишь в участке на пару вопросов.
Тот день закончился для Субукиной адом и ужасным скандалом, который закатила Людмила Аристарховна, явившаяся за ней в участок в три часа ночи. Не знала Мира, что настоящего ада она еще не видела.
Глава 9. Разборки в Миллионке
Весна явно передумала приходить в Поморск, потому что третий
Мира шлепала по лужам, слушала издевательские крики чаек, которые давно считали Поморск одним большим причалом, куталась в теплый шарф, пытаясь спастись от проникающей повсюду влажности, и гадала, кому именно она перешла дорогу, раз в ее жизни установилась такая обширная черная полоса. Из-за приключений с полицией тетка посадила ее под домашний арест на три дня, разрешив только короткие прогулки до рынка. После всех неприятностей Мире и самой не особо хотелось выходить из дома, но с утра у Людмилы Аристарховны закончилась молочная продукция, включая сметану, молоко и творог, и Миру срочно отправили к фермерам, рынок которых располагался неподалеку.
А так как Субукина чувствовала себя обиженной, то она решилась на небольшую месть и отправилась к рынку длинной дорогой — через набережную. Однако никого кроме себя наказать у нее не получилось. Часы показывали половину десятого утра воскресенья, а значит, тетка с Антоном, скорее всего, снова завалились спать. Это только у Миры сна не было ни в одном глазу. Как ее привезли из участка, заснуть она так и не смогла. Все думала — о разном, но больше всех о Егоре. Зачем он так с ней? Может, ей давно пора было отпустить его и больше не терзаться?
С Владом определились еще в участке. Его отпустили даже раньше Миры, из-за чего было обиднее вдвойне. У семьи Авелиных оказался личный адвокат. И все-таки, что же там произошло на самом деле? Странно, что об ограблении стариковской квартиры никто не болтал. Их дома были соседние, и если случалось хоть малейшее происшествие — будь то даже перегоревшая лампочка в подъезде, об этом судачил весь двор. А тут — ограбление! Поведение Влада тоже вызывал вопросы. Вряд ли он хотел ее похитить у всех на глазах, но вел себя очень странно. Надо оставшиеся недели учебы держаться от него подальше. Учитывая, что они в одном классе, это будет непросто.
Мира остановилась у ржавых поручней и принялась глядеть на неспокойные волны цвета неба. А так как сверху над головой установился сплошной мрак неопределенного оттенка, то и вода приобрела неприглядный свинцовый цвет. Пахло йодом, гниющим прибрежным мусором, мокрым железом. Набережная Поморска, нещадно ободранная вандалами сразу же после реконструкции, и в лучшую погоду выглядела отвратительно, сегодня же вполне могла соревноваться за место самого уродливого сооружения города. Однако при всей очевидной непривлекательности городских причалов, Мира любила здесь бывать. В этом месте кончался город и начинался безграничный простор морского великолепия. Поморск уместился на холмах внутри обширного залива, но большая часть прибрежной полосы была застроена, и обычным горожанам недоступна. За доступ к морю надо было платить. Для таких, как Мира, оставалась только набережная — загаженная, разрушенная, но по-своему родная.