Последний интегратор

Васильев Николай Федорович

Я отошёл от полок и стал смотреть картины. Два портрета Карапчевского -- совсем молодого и теперешнего, без бороды и с бородой. Портреты Жебелева, Никиты Максимовича, каких-то неизвестных мне людей. Портрет маленькой девочки с тёмно-каштановыми волосами и круглым лицом, которая прижимает к себе книгу. Небоскрёбы, в которых отражаются облака. Знакомый двор с сиренями и черёмухами. Слияние Туганки и Ерги, а вдали -- дымка Островов.

На всех картинах была одна подпись -- "Карапч...". Неужели Александр Дмитриевич? Или

Никита Максимович? Никогда не слышал, что они занимались живописью. Это не Лиза -- на детские рисунки не похоже. Я посмотрел на подпись внимательнее: "Карапч...я". Ну, конечно, это Евгения! Все в этом семействе талантливы, и каждый талантлив по-своему. Разве не счастье, что меня сюда приняли?

Мой взгляд упал на лежавшую на телефонном столике газету "Хронос". На первой полосе подробно писали о выступлении президента.

"Господин президент подчеркнул, что наши корни не только в Риме и Греции, но и в Египте: "Римляне учились у греков, а греки -- у египтян. Я не призываю отказываться от римского права и греческой философии. Я призываю вернуться и к египетской мудрости. Всеохватной, универсальной мудрости". Последние слова были встречены бурными аплодисментами".

* * *

Прозвенел дверной звонок. Карапчевский со словами: "Вот и Никмак", -- пошёл открывать. Послышался голос Никиты Максимовича. Все поднялись, чтобы приветствовать Бульдога. Лиза скривила недовольное лицо, поджала под себя вторую ногу, и снова уткнулась в мнемоник.

Никита Максимович тоже приготовил для Евгении тюльпаны, а для Карапчевского -- сверкающую двухпудовую гирю. Гирю, пыхтя и кряхтя, внёс грузчик в фартуке, который тут же удалился.

– - Никита, ты с ума сошёл!
– - сказала Евгения.

– - Саша от тебя скрывает, но врачи ему посоветовали больше физических упражнений, -- сказал Никита Максимович.
– - Сидячий образ жизни приводит к известным последствиям.
– - Он погладил свой живот.

– - Да я же её не подниму, -- сказал Карапчевский.

– - А ты постепенно.

Никита Максимович опять открыл дверь. Вошёл тот же грузчик с напарником. Первый нёс гирю пудовую и гирю в полпуда. Второй нёс гирю в четверть пуда и совсем крохотную, для детской ручки. Они получили чаевые и удалились окончательно.

– - Начни с вот этой.
– - Никита Максимович передал Карапчевскому гирю-крошку.

– - Это тебе такие подарки нужно дарить, -- сказал Жебелев.

Никита Максимович вместо ответа взялся за пудовую гирю... Евгения опять ойкнула. Никита Максимович передумал и взялся за двухпудовку. Все разошлись, как будто он собрался метать этот ужасный снаряд. Никита Максимович напрягся, рванул гирю до груди, начал толкать руку вверх, почти разогнул руку... Но в самом конце не смог преодолеть страшную дрожь и сдался.

Мы вернулись в гостиную. Лиза

не обратила на нас внимания.

– - Для нового поколения, -- сказал Никита Максимович и положил на стол "Чёрную землю фараонов" в новом издании.

– - Лиза, это для тебя, -- сказал Карапчевский.

– - Спасибо, -- буркнула Лиза, не поворачивая головы.

– - Избаловали, -- сказала Евгения.
– - Никита, ты посмотри, что Серёжа подарил нашей Лизе. Теперь наша принцесса не хочет видеть никаких книг.

Никита Максимович пригляделся к игрушке.

– - Женя, это чрезвычайно полезная вещь для учёбы, -- сказал он.

– - Сговорились, -- сказала Евгения.
– - Трое против одного. Против одной.

– - Саша, на два слова.
– - Никита Максимович потянул Карапчевского, а заодно меня в коридор.

Евгения посмотрела нам вслед, но ничего не сказала.

В самом конце коридора Никита Максимович шёпотом сказал, что Виталия Петровича уволили с поста директора Первой образцовой гимназии, а директором стал один из учителей -- почти неприкрытый дифференциатор. О возвращении совместного обучения не может быть речи.

– - Я не хотел портить праздник, но ты должен был знать.

– - Конечно, должен, -- сказал Карапчевский.
– - Наверное, следует позвонить Виталию Петровичу?

– - Я звонил. Отвечают, что он простудился и слишком слаб, чтобы говорить.

– - Какие же они подонки! Когда он хотел сам уйти, его не отпустили. Теперь выгоняют.

Мне было жаль знаменитого директора. Один из немногих сторонников интеграции среди начальства. Мы вернулись в гостиную с печальными лицами.

– - Дела?
– - спросила Евгения.

– - Дела, -- сказал Карапчевский.
– - Инткомовские мелочи.

Никита Максимович быстро переменил выражение лица и сказал:

– - Прошу внимания!

С видом фокусника, который достаёт из кармана голубя, он достал какую-то бумагу. Это была поздравительная телеграмма от первого помощника президента, которая пришла на адрес Инткома. Никита Максимович её немедленно зачитал. Он был из тех людей, которые сначала сообщают плохую новость, а потом -- хорошую.

– - От первого помощника второго заместителя третьего письмоводителя, -- ухмыльнулся Карапчевский.
– - Раньше он сам мне звонил.

– - Не замечал за тобой такой амбициозности, -- сказал Жебелев.

– - Я же не о своих амбициях говорю, -- сказал Карапчевский.
– - Я говорю о деле. Эта телеграмма -- презрение не ко мне, а к моему делу. К нашему общему делу.

– - А я считаю, что ты не прав, Саша, -- сказал Никита Максимович.
– - В нашем положении даже такая телеграмма -- победа. Завтра -- это я тебе обещаю -- о ней узнают в мэрии и в Доме губернатора...

– - И поймут, что Карапчевский совсем сдулся.

– - И поймут, что Карапчевский ещё на коне.